Вечное чудо жизни - [45]

Мистер Бендлоу, явно раздраженный, что ему слова не дают сказать, взмахнул иглой.

– Еще не готово. Загляните на будущей неделе.

Бросив прощальный взгляд на Бланко, богатырь удалился.

– Прекрасное такое письмо с извинениями, – продолжал портной. – Он сообщил мне, что я бы получил свои семьдесят тысяч фунтов, но их нельзя выслать из-за одного маленького обстоятельства. Да, из-за одного маленького обстоятельства, можете себе представить. Я, оказывается, заполнил шестнадцать квадратов вместо восьми. А письмо и правда прекрасное, и видно было, что он искренне сожалеет, но сделать ничего было нельзя.

– Да-да, очень грустно. А не могли бы вы привести брюки в порядок до конца следующей недели? Я был бы очень приз…

– И от денег этих мне толку бы не было. Я могу про людей с деньгами такое рассказать…

Я уронил брюки на стол, кивнул и стремительно ретировался.

Я медленно брел по улице (в голове у меня кружил водоворот пустопорожних историй, которые здесь я воспроизвожу дословно, благо тогда же сделал записи) и тщился постичь феномен мистера Бендлоу. В конце концов он все-таки отдавал готовую работу, из чего следовало, что кроит и шьет он главным образом по ночам. Портной, кстати, он был редкостный, и мне доводилось видеть его костюмы, столь превосходно сшитые, что можно было понять, почему люди вроде Будби обращались к нему, несмотря ни на что. Все сводилось к чистой удаче: иной раз он удивлял меня, заканчивая починку или перелицовку почти к назначенному сроку.

Его отличала бесподобная уверенность в своих талантах и умственных дарованиях. Собственно говоря, он был настолько убежден, что знает все обо всем и особенно осведомлен в тонкостях экономики, что считал своим святым долгом делиться этими познаниями со всеми, кто оказывался рядом, а поскольку женой так и не обзавелся, то, кроме клиентов, ему благодетельствовать было некого.

Лишь один раз я видел его в растерянности, за несколько лет до описываемых событий: он снял мерку с Хелен для юбки, а примерку устроил только через несколько месяцев. Когда знаменательный день наконец наступил, юбка в талии не сошлась на два дюйма. Мистер Бендлоу уставился на корсаж, не веря своим глазам, потом подергал, потянул, но без толку. Тогда он обвил талию Хелен сантиметром, заглянул в записную книжку, снова обмерил. Не вставая с колен, он устремил на нас ошеломленный взгляд.

Хелен улыбнулась и избавила его от терзаний.

– Мне следовало предупредить вас, – сказала она, – что я беременна.

Мистер Бендлоу прищурился на нее, но примерка задержалась по его вине, и возмутиться он все-таки не мог. Однако наши отношения, наверное, натянулись бы, если бы не прочная симпатия между мной и Бланко, на которого хозяин надышаться не мог.

Бланко было пять лет, и, хотя он отличался завидным здоровьем, иной раз требовалась моя помощь – обычно для извлечения булавок из подушек лап. Он был единственной портновской собакой на моем веку, что не давало материала для сравнений. Однако я пришел к выводу, что, ложась ежедневно на пол в мастерской хозяина, пес подвергался, так сказать, профессиональному риску. Во всяком случае, булавки проникали глубоко под кожу, и их удавалось извлечь пинцетом лишь после долгих усилий. Бланко всегда был как будто благодарен мне и входил в число собак, которым нравилось навещать нашу приемную. Некоторые собаки, попав на нашу улицу, сразу переходили на противоположную сторону, поджимали хвосты и торопливо крались мимо нашего крыльца, но Бланко врывался в дверь, буквально волоча за собой на поводке мистера Бендлоу.

Неделю назад хозяин приводил его на профилактический осмотр, и Бланко, прогарцевав по коридору по дороге в смотровую, не преминул приветственно всунуть голову в приемную. Прямая противоположность суке желтого лабрадора, которая проехала задом по плиткам всю длину коридора с выражением величайшей муки на морде, хотя ей предстояло всего лишь сменить повязку на лапе.

Бланко был само добродушие и суровел только, когда, по его мнению, мистеру Бендлоу угрожали. Портному он оказывал бесценную услугу, – в его мастерской мне не раз доводилось наблюдать бушующих клиентов обоего пола, которых проволочки довели до исступления. Но массивная белая голова с холодными глазами, появляющаяся из-за угла стола, успокаивала их просто на удивление. Иногда требовалось слегка поворчать или обнюхать лодыжки клиента, и уж это действовало без промаха.

Еще я часто думал, что Бланко блестяще подтверждает мою давнишнюю теорию, что в маленьких домиках заводят больших собак, а в больших домах обитают маленькие. Да, огромные особняки с башенками и садами в несколько акров служили приютом бордер-терьеров и джек-рассел-терьеров, а в кухоньке, выходящей прямо на улицу, царил какой-нибудь Бланко.

Неделю спустя – неизлечимый оптимист! – я опять навестил мастерскую мистера Бендлоу. Он, по обыкновению, сидел на столе по-турецки – эдакий трудолюбивый гном.

Очередной клиент, сердито насупленный фермер, как раз повернулся, чтобы уйти, но на прощание произнес негодующе:

– Я по горло сыт. Некогда мне сюда каждую неделю являться! – В голосе у него нарастал гнев. – А вы и не почешетесь. Только так не пойдет, знаете ли…