Вечно худеющие. 9 историй о том, как живут и что чувствуют те, кто недоволен своим телом - [22]

Мне немного неловко перед мамой: я не чувствую ни тени грусти в душе, мне не больно расставаться с ней. Мама говорит: «И не переживай, если сразу не поступишь. Вернешься, подготовишься, поработаешь немного – и поедешь еще раз. Если захочешь. Или поступишь в наш университет, почему нет? Очень, между прочим, неплохой и уважаемый». Я молча киваю, но на самом деле кричу про себя:

«НИКОГДА! Я НИКОГДА не вернусь в этот город! Я никогда не вернусь к вам! Я никогда не вернусь к тебе, мама! НИКОГДА!»…

Даже если мне придется в том далеком городе, в огромной и непонятной Москве, жить на улице…

Аэропорт полупустой, я быстро прохожу регистрацию, объявляют посадку… Мама обнимает меня, плачет, мне неприятны ее слезы, я жалею ее, чувствую, что предаю, оставляя один на один с отцом и его пьянством, от этого злюсь и тоже плачу… Мои слезы – злые и колючие, но мама думает, что мне грустно расставаться, и ей от этого, наверное, легче.

Совсем другая девочка. Как ненависть к своему телу может помочь если не понять, то хотя бы принять своих родных

Марианна Николаевна с юности была яркой и полной жизни: глаза у нее всегда сияли, волосы ниспадали, полные бедра волновались под тонкой тканью платья, она любила шелковые платья в цветах. И с годами ничего не поменялось: глаза ее все так же обрамлены черными густыми ресницами, полные губы накрашены яркой помадой, и полные бедра красиво облегает шелк очередного женственного, в цветах, платья. Ну понятное дело, каблуки, модная сумка… Эдуард Владимирович ей под стать: тоже высокий, крупный, пышущий здоровьем. Голос у него всегда громкий, как у военного, говорить тихо он не умеет, даже «спокойной ночи» своим дочкам желает всегда так, как будто командует небольшим парадом. В молодости он был кудряв, как и Марианна Николаевна. Их даже иногда принимали за брата и сестру, это вызывало у обоих здоровый смех. А годам к сорока кудрей не стало, и вот уже лет двадцать как Эдуард Владимирович – совершенно лысый, но это его не портит, голова у него – прекрасной формы, она ухожена и блестит, как будто протертая бархатной тряпочкой.

Супруги любят путешествовать, бывать в хорошей компании и вкусно поесть. Плохое настроение у обоих время от времени случается, но причины для него всегда две: от голода и от недосыпа. Впрочем, проблема недосыпа легко исправляется вкусной едой. Оба относятся к той счастливой породе психологически очень устойчивых, даже, может быть, толстокожих людей, которые никогда не испытывают сомнений, собой довольны, так же как миром вокруг, и вряд ли поймут, если кто-то попробует поделиться с ними своей тоской или тревогой. Не потому, что они черствые или равнодушные. Как раз нет. Но потому, что они верят, что любую проблему можно поправить тремя способами: деньгами, хорошей отбивной или лишним часиком отдыха. Допустить, что это не так, они не в состоянии.

Как в этой семье могла родиться на свет Полина со своей тонко устроенной внутренней жизнью, вниманием к малейшему движению на человеческом лице, со своей болезненной чувствительностью к интонациям, звукам, краскам, запахам, движениям, со своей способностью заплакать от слишком красивой музыкальной фразы или до слез умилиться пейзажем – это настоящая загадка. Но она родилась, их Полинка, похожая на собственную маму как отражение: такая же высокая, крепкая в кости, с крупными красивыми кистями и ступнями, с такими же локонами и красивыми крупными глазами с ресницами, только другого, папиного цвета – ярко-зеленого. Эта внешняя, бросающаяся с детства схожесть с матерью и саму маму, Марианну Николаевну, и всю семью сразу сбила с толку. Трудно было предположить, что в здоровом, плотном, румяном ребенке живет вечно напуганная, сомневающаяся в себе, очень нежная девочка, которая принимает на свой счет все, что происходит вокруг, и слишком остро чувствует. Но эта разница до поры до времени, до Полининых пятнадцати лет, никому, кроме самой девочки, не была видна.

Марианна Николаевна и Эдуард Владимирович дочку свою любят искренне, хотят и хотели для нее самого лучшего, гордились ею неподдельно и гордятся до сих пор, хотя сейчас в их отношении к ней есть что-то от отношения к больному или очень странному ребенку, с которым надо обращаться каким-то особенным образом. Как, они не до конца понимают, но стараются понять изо всех сил…

Уже лет пять прошло с той тяжелой весны, Полина два года как учится в вузе. Правда, совсем не в том, о каком мечтали для нее Марианна Николаевна и Эдуард Владимирович. Но они постарались ее в этом вопросе понять, хотя им было очень, очень трудно.

В ту тяжелую для семьи весну Полиночка вдруг неожиданно для родителей перестала ходить в школу, на музыку, перестала есть, а только дни напролет лежала в своей комнате, заботливо обставленной для нее мамой в их новой красивой квартире. Марианна Николаевна не знала, что с ней делать, и делала все, что, по ее мнению, должно было бы дочке помочь: готовила любимые блюда, водила по магазинам, в цирк, на выставку, даже пыталась однажды затащить на аттракционы в парк.

Марианна Николаевна не догадывалась, что и цирк, и аттракционы, и даже магазины одежды ее Полиночка терпеть не может с того самого момента, когда ее начали водить во все эти прекрасные, веселые места добрые любящие родители. Не догадывалась, как тяжело дочке в душном, громком цирке, как жаль цирковых животных. Девочке было лет десять, когда мама и папа уговорили ее сфотографироваться с обезьянкой на руках. Поля взяла обезьянку, та трогательно обняла девочку за шею, и в этот момент у Поли вдруг случился страшный рвотный позыв. Пришлось бросать обезьянку, мчаться в туалет… Мама и папа решили, что дочку замутило от запаха мартышки. Но на самом деле девочке стало плохо, потому что она вдруг заглянула зверушке в глаза и увидела там такой страх и такую боль, что не смогла с этим справиться.