Вечная тайна лабиринта - [42]

Домашний «узел» из пряных трав, устраиваемый рядом с кухней, имел и практическое применение — он становился большой полкой для специй. Но «узлов» из пряностей было немного. Самые лучшие образцы узлового садоводства символизировали не столько сплетение Добродетели и Удовольствия, сколько пустоту сада. Люди редко сюда заходили. На протяжении XVII и XVIII веков, по мере того как узловые клумбы трансформировались сначала в лабиринт с одной тропой, а потом — в запутанную головоломку с большим количеством дорожек, сад все больше обживался, засаживался высокими зелеными стенами и тупиками, наводнялся слоняющимися людьми. Сад перестал быть просто инертной картинкой в тот момент, когда люди принялись возвращаться в него по тропе лабиринта.

Лабиринт-головоломка был, по сути, первым материальным воплощением мифического лабиринта с его запутанной и сбивающей с толку тропой. Как уже говорилось выше, элегантный критский лабиринт никоим образом не отражал хаоса своей истории. В лабиринте-загадке паника может стать вполне реальной и физически ощутимой. И тем не менее история о Минотавре в мифологии садовых лабиринтов роли почти не играет. В Версале у входа в лабиринт, не дошедший до наших дней, стоит статуя Купидона, а не Ариадны — и он же держит в руках клубок.

В английском фольклоре из «исторических» лабиринтов самым известным считается вовсе не древний лабиринт в Кноссе, а «Хижина Розамонды» XII века, расположенная в Вудстоке. В этом месте витает дух не кровопролития, а любви, потому что здесь Генрих и, отец Ричарда Львиное Сердце и Иоанна Безземельного, по преданию, спрятал свою возлюбленную, «прекрасную Розамонду» — похоже, только так ее всегда и называли. Предположительно обманутой стороной была жена Генриха, властная, но, вероятно, не столь прекрасная Элеонора Аквитанская. (Непростая жизнь королевской четы лучше всего знакома современной аудитории, пожалуй, по пьесе и кинофильму Джеймса Голдмена «Лев зимой».) Говорили, что лабиринт, или хижина, — эти два слова снова тесно связаны между собой — находился рядом с тем местом, где сотни лет спустя был построен дворец Бленхейм, родовое имение герцогов Мальборо, в котором родился Уинстон Черчилль. Хижина — или лабиринт — была недоступна непосвященному. Вот ее так никто и не нашел. Если хижина и в самом деле существовала, возможно, это был никакой и не лабиринт, а всего лишь дом, спрятанный в лесу. Возможно, в него вел потайной лаз. Реальная или вымышленная, хижина стала частью фольклора и запомнилась как часть тайной истории любви, секретное место свиданий, скрытое от любопытных глаз. По той же, несколько эротической причине Купидон, маленький помощник богини любви, стоял на страже в Версале, а статуи Венеры украшали середины столь многих лабиринтов, включая и тот, что был построен в саду первого советника Елизаветы I Уильяма Сесила. Здесь статуя возвышалась на небольшом холме и была подписана в эдаком континентальном духе: «Венусберг» (или, в переводе, «Венерина гора»).

В мае 1591 года, когда королева посетила сад Сесила в парке Теобальде в Хертфордшире, ее встретил садовник (или актер, исполняющий роль садовника), который объяснил ее величеству назначение лабиринта с помощью небольшой речи, написанной по этому поводу поэтом Джорджем Пилем. Историк Найджел Пенник приводит ее начало так:

«Уничтожив кротов и разровняв землю, я разбил его (сад) на четыре четверти. В первой я сделал лабиринт, но не из иссопа и чабреца, а такой, чтоб себя изводил восхищением — здесь все Добродетели, все Грации и все Музы, какие только есть, кружат и вьются над Вашим Величеством, и каждая настаивает на том, что главная — она, и каждая рассчитывает на равную долю Вашего внимания. Никаких пряных трав, одни лишь цветы, и цветы только самые прекрасные и ароматные, ибо в таком божественном лабиринте, превосходящем все земные ожиданья, Добродетели сложены из роз, цветы нашлись для каждой из двенадцати, и таких цветов — как заметил наш брат садовник — больше сотни. Грации-фиалки, такие разные, но всегда вместе, на одном стебле, и музы девяти других цветов, непохожих, но прекрасных — воистину великолепных».

Весной 1591 года такие слова звучали, пожалуй, не так уж старомодно — все эти сотни роз, и разноцветные фиалки, и никаких вам пряных трав. Но вскоре предстояло кануть в небытие не только аллегорическим значениям цветов, но и им самим. Еще пятьюдесятью годами раньше отец Елизаветы Генрих VIII устроил куда более современный лабиринт-загадку в своем новом, ныне разрушенном Нонсачском дворце. Посетитель тех лет так описывал этот лабиринт: «Вы попадаете на извилистую тропу и становитесь заложником его коварных уловок» — стены, выращенные из кустарника, были так высоки, что заглянуть за них было невозможно. Это был лабиринт будущего, но Генрих, как обычно, опережал время.

Теобальдский «садовник», кажется, не упомянул богиню Венеру в своей речи о Добродетелях и Грациях — возможно, из уважения к королеве-девственнице. (Полвека спустя статую и лабиринт не обошла стороной армия воинствующих пуритан под предводительством Оливера Кромвеля, которая 15 апреля 1643 года разрушила сад — да и дом вместе с ним.) Однако, вероятнее всего, цветочный лабиринт, продемонстрированный королеве, был не Венериной горой, а традиционным узловым садом, который тоже располагался на территории парка. Приветственная речь началась со слов о том, что, избавившись от кротов и подготовив землю, участок разделили на четверти, что для садов того времени было весьма типично. Традиционный цветочный узловой лабиринт мог занимать одну четверть, коварный лабиринт-путаница — другую, декоративный фруктовый сад — третью и т. д. Но лабиринты редко становились центральным элементом сада. В центре обычно разбивали фонтаны, устанавливали статуи и обелиски, устраивали зеркальные пруды и прочее. А лабиринты и путаницы были дополнительными развлечениями и использовались ради удовольствия или — если кто-то относился к вопросу об Удовольствии и Добродетели серьезно — ради нравственных наставлений.