Вечная ночь - [10]

И тут до меня дошло.

— Мы в самом деле ближе к ванным комнатам, — ляпнула я.

Кортни и Патрис уставились на меня так, словно я сказала что-то неприличное. Они что, настолько утонченные, что не пользуются ванной?

Смутившись, я все-таки решилась продолжить:

— Мне никогда не приходилось... мм... делить ванную комнату с кем-то еще. В смысле, с родителями-то конечно, но не с... Похоже, здесь нас будет двенадцать человек на одну ванную?

Сейчас им следовало согласиться со мной и начать жаловаться, но вместо этого Кортни с любопытством продолжала меня рассматривать. Вероятно, ее любопытство было вполне оправданно, но я предпочла бы, чтобы она хоть что-нибудь сказала. Взгляд прищуренных глаз был исполнен угрозы, причем куда более весомой, чем обычно у незнакомых людей.

— Сегодня вечером мы намерены собраться на свежем воздухе, — сказала она, обращаясь к Патрис, не ко мне. — Чтобы перекусить. Можно назвать это пикником.

Предполагалось, что учащиеся в «Вечной ночи» будут питаться в своих комнатах. Это преподносилось как «традиция» — так здесь обстояли дела в стародавние времена, когда еще не изобрели кафетерии. Родителям разрешалось присылать посылки, чтобы пополнить спартанский набор бакалейных продуктов, предоставляемых еженедельно. А это значило, что мне придется научиться готовить в маленькой микроволновке, которую купили мне мама с папой. Очевидно, такие житейские проблемы ничуть не волновали Патрис.

— Похоже, это будет забавно. Как ты думаешь, Бьянка?

Кортни метнула на нее предостерегающий взгляд: видимо, приглашение касалось не всех.

— Прошу прощения, — ответила я, — меня ждет ужин с родителями. Но все равно спасибо.

Пухлые губки Кортни насмешливо изогнулись и стали выглядеть просто омерзительно.

— Ты все еще хочешь держаться поближе к мамочке и папочке? Может, они тебя до сих пор из бутылочки кормят?

— Кортни, — упрекнула ее Патрис, но я-то видела, что ей тоже смешно.

— Сходим посмотрим комнату Гвен. — Кортни потянула Патрис к двери. — Темная и мрачная. Гвен ругается, говорит, что с таким же успехом ее могли поселить в подвале.

Они ушли, и тоненькая ниточка, едва протянувшаяся между мной и Патрис, тут же порвалась. Их смех эхом отдавался по коридору. С пылающими щеками я выскочила из своей новой комнаты, пронеслась по спальному этажу и взлетела вверх по лестнице, ища убежища в родительской квартире.

К моему удивлению, они впустили меня без всякой суеты и даже не поинтересовались, почему я так рано. Совсем наоборот — мама меня крепко обняла, а папа спросил:

— Решила проверить, как мы складываем твои вещи? Тебе, конечно, осталось кое-что упаковать, но начало мы уже положили.

Я была им так благодарна, что чуть не расплакалась, но вместо этого просто прошла в свою комнату в поисках тишины и покоя. В шкафу оставалось только несколько зимних вещей, все остальное родители уже упаковали в папин старый кожаный чемодан. Быстро заглянув в дорожную сумку, я увидела, что там аккуратно сложена моя косметика, заколки, шампуни и прочие мелочи Основную часть книг я оставляла здесь — их было слишком много, чтобы уместить на нескольких полочках в школьной спальне. Но самые любимые родители отложили, чтобы я взяла их с собой: «Джен Эйр», «Грозовой перевал», книги по астрономии. Кровать они заправили, а на подушке лежал пакет с мелочами, предназначенными для того, чтобы украсить ими стены, вроде открыток от друзей, полученных за много лет, или карт звездного неба, висевших в нашем прежнем доме. Но на стене в этой комнате оказалось кое-что новенькое — думаю, так родители хотели убедить меня в том, что это тоже мой дом: маленькая репродукция «Поцелуя» Густава Климта в рамочке. Я пришла от нее в восторг в магазине несколько месяцев назад, и они купили ее, чтобы сделать мне сюрприз в первый день в новой школе.

Сначала я просто испытала искреннюю благодарность за подарок, но потом глаз не могла отвести от картины, остро ощутив, что до сих пор ни разу ее по-настоящему не видела. «Поцелуй» был моей любимой картиной. С того момента, когда мама впервые показала мне свои книги по искусству, я всегда любила Климта. Я благоговела перед тем, как он умел позолотить каждую линию и грань, и мне нравилось очарование бледных лиц. Но теперь изображение передо мной изменилось. До сих пор я совершенно не обращала внимания на то, как пара тянулась друг к другу: мужчина наклонился вперед, словно влекомый какой-то непреодолимой силой. Женщина запрокинула голову, как в обмороке, будто подчиняясь земному притяжению. Губы мужчины кажутся темными на бледном фоне ее кожи. А самое красивое в картине — мерцающий задний план — больше не виделся мне чем-то отдельным от влюбленной пары. Теперь я ощущала его, как насыщенный теплый туман, их взаимные чувства, ставшие зримыми и превратившими окружающий мир в золото.

Волосы у мужчины были темнее, чем у Лукаса, но я все равно пыталась представить себе его на этом месте. Щекам стало жарко, они запылали.

Я заставила себя вернуться в настоящее; мне казалось, что я заснула и мне снился сон. Я торопливо пригладила волосы и сделала несколько глубоких вдохов. Теперь я слышала, как играет «Нитка жемчуга» Гленна Миллера. Джазовая музыка всегда означала, что у папы прекрасное настроение.