Вечерняя книга - [73]

Вскоре мне пришлось обратиться к нему по личному, как принято называть, вопросу.

Буду справедлив: в приемной продержали недолго; всяких тонкостей — вроде чтоб выйти навстречу из-за стола, пошутить или, допустим, осведомиться по-соседски о делах, о здоровье, — таких тонкостей я не ждал, их и не было, конечно. Должен сказать, что просьба моя — так уж получилось — в принципе была уже удовлетворена в более высокой инстанции, он должен был лишь формально подтвердить решение своей, городской властью, о чем, я знал это, его известили.

Постукивая пальцами по зеркальной поверхности стола, он выслушал, — секунду задернувшись, скучающий взгляд его тотчас уходил в сторону, мимо меня, поверх меня, — суховато ответил, что лишен возможности удовлетворить просьбу. Чуть опешив, я снова, подробнее, изложил суть ее, — он повторил отказ, также несколько расширив его пояснением текущего момента и объективных трудностей…

Минутная стрелка огромных стоящих в углу часов скатилась, как с горки, со своей высшей отметки в самый низ, терпеливо начала подниматься в гору, а мы все продолжали разговаривать. Я, постепенно разогреваясь, доказывал, что просьба моя законна, что по соответствующему поводу есть специальное постановление правительства, которое он, конечно, знал получше меня, — он с ленцой, натренированно накатывал, придавливал меня такими пустыми глыбами откровенной демагогии, что можно было прийти в отчаяние: ни скинуть, ни запротестовать, ни на помощь позвать! И мне вдруг почудилось, что напротив, за широким полированным столом, садит Васька с каланчи, правда в ином, современном, обличии: в отличном сером костюме, в белой сорочке, с безукоризненно повязанным галстуком, с высоким лбом мыслителя и с холодно-насмешливыми, нагловатыми глазами обожравшегося кота.

В тот самый миг, когда я собрался подняться и уйти, он молча подписал мою бумагу, усталым движением подвинул ее по глянцевому льду стола:

— Пожалуйста…

Месяца через два-три мы встретились на областном совещании, в комнате для президиума, в который я попадаю в исключительных случаях, а он по положению — завсегдатай. Он сам подошел, оживленно рассказал, что был с делегацией в ГДР, и доверительно предложил:

— Знаешь что, заглядывай ко мне вечерком. Порассказываю, покажу фотографии, напишешь путевые заметки. Подпись — моя, а гонорар твой. Договоренность с редактором есть. Лады?

Как можно сдержаннее, я объяснил, что не умею писать о том, чего не видел, и тем более не умею писать за кого-либо. Черные брови его изумленно взлетели, изумление прозвучало и в его голосе:

— Вон ты как?.. Ну, ну!..

О его снятии узнал я из газеты, где сообщалось, что он освобожден от занимаемой должности в связи с переходом на другую работу. Поинтересовался — вернулся он на завод, правда на другой уже. И потом долго, пока не сменил квартиру, мы почти каждое утро встречались с ним. Кланяться, приветственно взмахивая рукой — жест этот у него сохранился, — он начинал еще издали. Иногда я провожал его до троллейбуса — по дороге он обычно шутил, балагурил. Чувствовал он себя, по-моему, неплохо и лишь однажды горько и зло пожаловался:

— Ну и людишки! Прежде, бывало, лебезили, чуть не стелились. Теперь не каждый еще и здоровается.

И тут впервые мне стало жаль его. Так и не понял, гоношась со своей болячкой, — как и Васька с каланчи, — что люди меняют свое отношение к кому-либо только тогда, когда этот кто-нибудь до неузнаваемости меняется сам.

ДЕТЕКТИВНЫЙ СЮЖЕТ

Давным-давно, на заре своей литературной юности, написал я книжку о работниках милиции. Покупали ее нарасхват, читали взахлеб, ругали в критике довольно дружно, и главным образом за то, что автор пошел по сомнительному пути сочинительства, накручивания детективных сюжетов. Хотя — как на духу — все содержание книжки было настолько непридуманным, что ее вполне можно было бы считать документальной.

Ну да бог с ней, с книжкой, — суть не в ней. А в том, что, собирая для нее материал, я полгода подряд, изо дня в день, ходил в областной уголовный розыск. Ходил как на работу, да, по существу, и работал: выезжал с оперативной группой на происшествия, присутствовал на допросах и очных ставках, навещал вольеры, в которых содержались служебные собаки во главе со звездой сыска — умнейшим и хладнокровным Пиком. В одном тягостном деле соучаствовать довелось от начала до его логического завершения. С осмотра найденного в пригородном лесу трупа молодой женщины, изнасилованной и задушенной, до заключительной процедуры, когда начальник отдела уголовного розыска вложил в распухший вернувшийся из суда том крохотный синий конвертик с распиской: «Приговор приведен в исполнение. Милиционер Сидоров».

При мне этот том преступления и наказания был помещен в специальный шкаф; тогда же я и обратил внимание, что во втором, пустом отсеке шкафа лежит довольно объемная, выцветшая от времени папка.

— В своем роде — уникум, — заметив мое любопытство, кивнул подполковник, начальник уголовного розыска, и усмехнулся. — Принял я ее от своего предшественника. И, чего доброго, передам преемнику. Посмотрите.

Я откинул блеклую пористую корку и поразился: дело было заведено тридцать лет назад.