Вечерние новости - [28]

Слушая уже знакомые объяснения отца, Кроуфорд воздел глаза к потолку, тогда как Джессика, улыбаясь и кивая, словно ни разу не слышала всего этого раньше, приготовила Энгусу его любимую яичницу с беконом, а для себя и своих двоих мужчин подала более здоровую пищу.

– Что касается моего сердца и яиц, – сказал Энгус (ему порой требовалось несколько минут, чтобы осознать услышанное и отреагировать), – то я считаю, коль скоро мой будильник столько лет протикал, я могу не волноваться насчет холестерина. К тому же мое сердце вместе со мной побывало в жарких переделках и выжило. Я бы мог кое-что об этом вам порассказать.

Кроуфорд опустил газету и переглянулся с Джессикой, как бы подавая ей сигнал: “Быстро смени тему, прежде чем он пустится в воспоминания”. Джессика легонько передернула плечами, давая понять: “Если ты этого хочешь, сам и делай”.

Кроуфорд сложил “Тайме” и сказал:

– Тут указаны цифры жертв той катастрофы, что произошла вчера в Далласе. Страшновато выглядит. Думаю, мы будем говорить об этом всю будущую неделю.

– Я видел это вчера вечером в твоих “Новостях”, – сказал Энгус. – Репортаж вел этот малый, Партридж. Мне он нравится. Когда он дает материал из-за границы, особенно про наших военных, я тоже начинаю гордиться, что я американец. А не все твои люди так работают, Кроуфорд.

– К сожалению, папа, есть только одна неувязочка, – заметил Кроуфорд, – Гарри Партридж – не американец. Он канадец. А кроме того, какое-то время придется тебе обходиться без него. Он сегодня уезжает в длительный отпуск. – И затем из любопытства спросил:

– А кто из наших ребят не возбуждает в тебе гордости?

– Да почти все. Очень уж у вас, работающих на телевидении, развита манера все порочить, особенно наше правительство – ссоритесь с властями, вечно стараетесь принизить президента. Похоже, никто уже ничем не гордится. Это тебя никогда не смущало?

Кроуфорд молчал, и Джессика сказала ему sotto voce <тихим голосом (итал.).>:

– Твой отец ответил ведь на твой вопрос. Теперь твоя очередь отвечать.

– Папа, – сказал Кроуфорд, – мы с тобой уже столько раз об этом говорили, и я не думаю, чтобы наши точки зрения когда-либо совпали. То, что ты называешь “все порочить”, мы, в Отделе новостей, считаем вполне законной манерой подвергать вещи сомнению – публика имеет право знать разные мнения. Репортеры обязаны задавать вопросы политикам и бюрократам и подвергать сомнению все, что нам говорят, это ведь хорошо. Правительство врет и мошенничает – это же факт: и демократы, и республиканцы, и либералы, и социалисты, и консерваторы. Стоит им прийти к власти, они тотчас начинают этим заниматься.

Да, конечно, мы, люди, выуживающие новости, иной раз бываем резковаты, а порой – признаюсь – заходим слишком далеко. Но с нашей помощью выявляется уйма бесчестных поступков и лицемерия – что в прошлом сходило с рук властям предержащим. Так что благодаря более резкой манере освещения новостей, начатой телевидением, наше общество стало немного лучше, чуть чище, а принципы, которых держится наша страна, – ближе к тем, какими они должны быть. Что же до президентов, папа, то если кто-то из них выглядит мелковато – а большинство именно так и выглядит, – этим они обязаны только себе. Да, безусловно, мы, журналисты, время от времени этому способствуем, потому что мы скептики, а иногда и циники, и часто не верим подслащенной водичке, которой поят нас президенты. Но грязные дела, которые творятся в коридорах власти – во всех коридорах власти, дают нам достаточно оснований вести себя так, как мы себя ведем.

– Я хотел бы, чтобы президент принадлежал всем, а не какой-то одной партии, – сказал Никки. И добавил задумчиво:

– А не было бы лучше, если бы отцы-основатели сделали Вашингтона королем, а Франклина или Джефферсона президентом? Тогда дети Вашингтона и их дети и внуки могли бы быть королями и королевами, и у нас был бы глава государства, которым мы гордились бы, а также президент, которого мы бы за все ругали, как англичане ругают своего премьер-министра.

– Америка много потеряла, Никки, – сказал его отец, – от того, что ты не выдвинул этой идеи в Конвенте, где принимали конституцию. Хотя дети у Вашингтона были приемные, все равно твоя идея разумнее многих других, которые были осуществлены с тех пор. Все рассмеялись.

– Вот когда я воевал, – сказал, посерьезнев, Энгус, – а к твоему сведению, Никки, это была вторая мировая война, – репортеры вели себя иначе, чем сегодня. Мы тогда считали, что те, кто писал о ней и говорил по радио, были всегда на нашей стороне. Теперь такого больше нет.

– Это была другая война, – сказал Кроуфорд, – и другое время. Способы сбора информации с тех пор изменились, как и представления о том, какими должны быть новости. Многие из нас не верят больше утверждению: “Моя страна всегда права, иначе – она опозорена”.

– Вот уж никогда не думал, что услышу от моего сына такое, – недовольным тоном сказал Энгус. Кроуфорд передернул плечами.

– Ну, сейчас слышишь. Те из нас, кто стремится говорить правду, хотят быть уверенными в том, что наша страна права, что нас не водят за нос те, кто ею правит. А выяснить это можно, лишь задавая жесткие, зондирующие вопросы.