Вечерние беседы на острове - [37]

Долго, казалось, пришлось ему ждать, пока он не услышал голос, распевающий в темной аллее. Он знал, что это голос шкипера; странным казалось только, что он так внезапно опьянел.

Вслед за этим и сам шкипер подошел, спотыкаясь, к фонарю. Дьявольская бутылка была у него в сюртуке; другую бутылку он держал в руке и, подходя, поднес ее ко рту и выпил.

— Она у вас, я вижу, — ответил Кив.

— Руки долой! — крикнул шкипер, отскакивая назад. — Подойди на шаг ко мне, и я тебе заткну глотку! Ты думал, что я тебе позволю моими руками жар загребать?

— Что вы этим хотите сказать? — спросил Кив.

— Что? Я хотел сказать, что бутылка эта штука хорошая, вот что! — крикнул шкипер. — Понять не могу, как это я добыл ее за два сантима; но уж вы-то ее за один сантим не получите, в этом я уверен.

— Вы хотите сказать, что не желаете продать ее? — спросил, задыхаясь, Кив.

— Не желаю, сударь! А рому вам выпить дам, если хотите, — сказал шкипер.

— Говорят вам, что человек, у которого находится эта бутылка, идет в ад, — сказал Кив.

— Я во всяком случае попаду туда, я полагаю, — возразил моряк, — а эта бутылка самая лучшая штука, из-за какой только я мог бы туда попасть. Нет, сударь, — воскликнул он снова, — теперь эта бутылка моя, а вы можете отправиться выуживать себе другую!

— Неужели это правда? — воскликнул Кив. — Ради вас лично, умоляю, продайте ее мне!

— Я не придаю значения вашим словам, — возразил шкипер. — Вы считали меня дураком, а теперь видите, что я не дурак, ну и кончено! Коли не хотите сделать глоток рому, так я сам хлебну. За ваше здоровье! И покойной ночи!

И он пошел по аллее по направлению к городу, и, таким образом, закончился рассказ о бутылке.

Кив побежал к Кокуа легкий как ветер. Велика была в ту ночь их радость и велико было с тех пор спокойствие, царившее до конца дней в "блестящем доме".

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ОСТРОВ ГОЛОСОВ

Кеола, женясь на Леуа, дочери Каламака, колдуна молоканского, жил в одном доме с отцом своей жены. Не было человека умнее этого пророка: он читал по звездам, гадал с помощью злых духов по телу умершего, поднимался один на вершины высоких гор в область горных эльфов и ловил в западню души предков.

Поэтому ни к кому во всем королевстве Гавайском не обращались так часто за советом, как к нему. Благоразумные люди руководствовались его советами в жизни при покупках, при продаже, при женитьбе и даже сам король два раза вызывал его в Кону для разыскания сокровищ Камеамеа. Никого так не боялись. Некоторые из его врагов исчахли от болезни, испорченные его колдовством, а некоторые прямо похищались и исчезали, так что потом люди напрасно искали хотя бы одну косточку их тел. Ходили слухи, что он обладает искусством или даром древних героев. Люди видели его ночью на горах, шагающим с одного утеса на другой, видели его ходившим в лесу, причем голова и плечи его были выше деревьев.

Странный был человек этот Каламак. Он был по происхождению чистокровный молокаец и мауи, но лицом он был белее любого иностранца, волосы у него были цвета сухой травы, а глаза красные и очень тусклые. На островах существовала поговорка: "Слеп, как Каламак, который видит насквозь завтрашний день".

О деяниях тестя Кеола знал немножко по слухам, несколько больше подозревал, а остального вовсе не знал. Но его смущала одна вещь: Каламак не жалел ни на еду, ни на питье, ни на платье и за все платил блестящими новенькими долларами. "Блестящ, как доллар Каламака" — было второй поговоркой на восьми островах. Однако он не торговал, не сажал ничего, жалованья не получал, — иногда только получал за колдовство, — одним словом, понятного источника для такого количества серебряных монет не было.

Как-то раз жена Кеола отправилась в гости к Каунакакайе, на подветренную сторону острова. Все мужья уехали на рыбную ловлю; но Кеола был ленивая собака и лежал на веранде, наблюдая за прибоем волны к берегу, за летающими около утеса птицами. Его преследовала главным образом одна мысль — мысль о долларах. Ложась спать, он задавал себе вопрос, почему их так много, а просыпаясь утром думал, отчего они такие новенькие, словом, мысль эта никогда не покидала его. Но сегодня именно он был уверен в душе, что сделал некоторое открытие, потому что он, кажется, заметил место, где Каламак хранил свое сокровище, а именно запертую на замок конторку у стены гостиной, под портретом Камеамеа V и фотографической карточкой королевы Виктории в короне. Кажется, не позже вчерашнего вечера он нашел случай заглянуть туда, и мешок лежал пустой. То был день прибытия парохода. Ему был виден дым его у Калаупапа, и он должен был скоро прийти с провиантом: с консервами лососины, с джином и всевозможными роскошными редкостями для Каламака.

— Если он заплатит сегодня за товар, я буду знать наверное, что он колдун, и что его доллары идут из дьявольского кармана, — думал Кеола.

В это время к нему подошел тесть, очень сердитый на вид, и встал за ним.

— Это пароход? — спросил он.

— Да, — ответил Кеола. — Он зайдет в Пелекуну, а оттуда прямо сюда.

— В таком случае, делать нечего, придется взять в помощники вас, Кеола, за неимением лучшего. Пойдем в дом, — сказал Каламак.