Вечернее утро - [14]

Он проснулся от прикосновения. Открыв глаза, он увидел шумящие волны, стрекочущую листву, сквозь которую пробивалось утреннее солнце, громко щебетали птицы, прогудел пароход на том берегу, ему ответило гулкое эхо. Но никого не было рядом, никто не прикасался к нему, наверное, сам подергал себя за бороду. Лев Александрович рассмеялся.

- Приснилось все это! Пойдем домой!

- Пойдем, - нежно позвал Внутренний Голос.

- Но почему мы оказались здесь, и что скажет жена?

- Зачем тебе жена, если у тебя есть я?

- Вот дура! Жена ведь не для того, чтобы трепаться с ней!

- Лева, я сейчас буду плакать. У меня тоже красивые глаза, а слезы такие соленые!

Похлопав глазами, он с изумлением увидел этого глупого шофера; ощупал свою грудь, колени - реально! Однако то, на чем он сидел, продолжало оставаться эфемерным! А между тем, иллюзия реальности была полнейшей. Коробка с куклой лежала за спиной. Он схватил ее - она тоже оказалась реальной; поднялся, побродил по скверу, ловя себя на том, что огибает деревья. Ему опять хотелось есть, а главное - курить. Он стал приглядываться к траве в поисках окурка, но и трава была лишь изображением.

- Что за дурацкий сон? - бормотал Лев Александрович. - Впрочем, и в самом деле все живое на земле на протяжении веков пожирало друг друга, и выживал сильный. Самым сильным оказался червяк: он до сих пор жив, а всякие там бронтозавры исчезли.

Вынув из кармана зажигалку, Лев Александрович пощелкал ею, без нужды добывая огонь. Он вспыхивал шариком и сразу гас. И вот тут появился шар, который он принял сначала за воду и обрадовался. Но еще не коснувшись, отпрянул: от него разило типичным бензином; оболочка была маслянистой, а поверхность слегка парила.

- Не надо! - закричал он, замахав руками.

Бензиновый шар незаметно растаял, а он подумал, что его неправильно поняли: они вообразили, будто ему потребовалось заправить зажигалку. Значит, сам дурак, нечего было хвастаться ею.

- Курить хочу! Курить, говорю, нехристи!

Его все-таки поняли, но по-своему: была угадана жажда табачного дыма. Откуда-то возник махонький пепельный шарик, постепенно раздуваясь, стал превращаться в мутное облако. Лев Александрович опять шарахнулся: еще не хватало задохнуться!

- Сигарету! "Космос"! "Ту-104"! Да что у вас есть в продаже-то? Его определенно не понимали, хотя готовы были помочь. Он вновь сел возле коробки с куклой. Нужно было подумать. Каким-то образом он попал в необъяснимую ситуацию, и здесь демонстрируют чудеса. Окажись на его месте кто-нибудь другой, тот же Хрюков, которому всегда все ясно, давно бы уже чокнулся от потуг понять все эти странности.

- Не торопись с выводами, - сам себя перебил Лев Александрович. Вполне может быть, что ты уже свихнулся, а все это тебе только кажется.

Между тем, заметно посинело и вновь шагах в десяти возникла та самая ромашка с семью разноцветными лепестками. Лев Александрович уставился на нее, пытаясь увидеть на голубом диске хоть что-нибудь, но голубизна была гладкой. Лепестки снова начали менять цвета. Кино продолжалось. Он сел посмотреть вторую серию. Но показывали все то же - чередовались цвета и только. Созерцая, он думал о своем сне - что за дурацкий сон приснился ему? Почему он, Лев Александрович Узлов, должен карабкаться по внутренней стенке какого-то шара? Почему в этом загадочном мире нельзя передвигаться дальше некой границы, ни во что в сущности не упираясь? Или объясняется это просто: человек не может прыгнуть выше каких-нибудь полуметра, хотя потолка над ним нет. Не дано и все тут. Неужели и в самом деле его поместили в какой-то шар с невидимыми стенками? Но так не бывает.

- Белиберда, - убежденно сказал Лев Александрович, еще раз крепко подумав. - Или у меня лопнет черепная коробка, или я кончусь от голода, или начну звереть.

Он выбрал последнее. Он решил подойти к ромашке. Лев Александрович шел осторожно, прислушиваясь и озираясь; чем ближе подходил, тем неуловимее становилась голубизна диска. Скорее всего, это оптический эффект, вроде радуги, которую не увидишь, находясь в непосредственной близости от нее.

Лев Александрович ничего не увидел. Ровным счетом ничего.

Он прошел сквозь голубизну, оглянулся. Диск за спиной остался таким же голубым, но чем дальше он уходил, тем гуще становилась голубизна.

Он шел к озеру. Он ждал столкновения: должен же наткнуться на какую-то преграду, дальше которой нельзя. Но не наткнулся. Просто озеро перестало приближаться, хотя он все шел и шел, потом даже побежал, крича во все горло. Он бежал, и ему ничего не сопротивлялось. Плача и матерясь, он проклинал свой сон, в котором лез на стену внутри какого-то шара и, может быть, этот шар преспокойно лежал у кого-нибудь на ладони, и бешенство Льва Александровича кого-то сильно развлекало.

И снова было утро. Впрочем, условное утро. Лев Александрович подозревал, что сутки для него создавались искусственно, как это делается в курятниках, чтобы куры неслись чаще. Ощущение теплого ветерка было новым; он нашел себя в зарослях бамбука. Лев Александрович твердо лежал на громадном валуне, устланном сизым мхом. Если раньше трудно было объяснить опору под собственным телом, то теперь Лев Александрович с удовольствием пощупал влажный мох, выдрал клок и понюхал.