Вечера на соломенном тюфяке (с иллюстрациями) - [37]
Бегу к машинисту. Эдакий плешариус. Взобрался к нему на паровоз.
— Пан-начальник, не хотите ли мяса, хлеба, груш или, может, спелое яблочко?
Вертит головой — говорить не может: рот набит, не прожевал еще.
Молча поднимает крышку сундучка. Вижу — там тоже до краев…
— А, может, пан кочегар?
Кочегар прикрыл дверцу топки, отшвырнул лопату, отер черной рукой сальный подбородок и поднял крышку своего сундучка.
Тоже полно.
Соскакиваю и натыкаюсь на капрала.
— Послушай, Франтишек, не желаешь ли чуток гуляша или парочку груш?
Он шарахнулся от меня, как от прокаженного.
— Ты что, насмехаться надо мной вздумал? Гляди, схлопочешь!
Вернулся я к своему вагону, и тоска меня взяла. Сам не знаю отчего. Вспомнил я Фанинку, девоньку мою золотую…
Подлетела барышненка в розовом платьице, в белых башмачках. Покраснела вся и лепечет, словно только на свет родилась:
— Чего бы вам… солдатики… хотелось?
Руда Вчелак тут и отмочил:
— Знаете, барышня… Черт возьми, чего бы это такого… Салатику, что ль, из огурцов!
Хихикнула она и засеменила прочь.
Ей-ей!
А через полчаса притаскивают служанки ихние пять ушатов огуречного салату.
Салат разбирали в драку. Полными мисками.
Перец в нем был, сметана. Все, как следует быть.
Здорово придумал этот Руда Вчелак, хоть он и порядочный дурак.
Салат многих поставил на ноги. А то уж на полу в теплушках лежали, охали… Огурцы всем нам провентилировали кишки.
И как раз вовремя.
Тронулись мы из Колина, да только не успели и пары сигарет выкурить — опять остановка, в Пардубицах.
Снова нас ожидало множество народу, дамочки, барышни, бабы в платочках, через руку корзины со всякими копченостями, с рогаликами да пирожками.
Одна мамаша раздавала пончики‑как сейчас помню.
А в Хоцни сызнова… и в Усти… в Стршебове… в Пршерове… в Оломоуце…
Ох, ядрена репа!
Вот уж было жратвы! Чего только душа пожелает!
Где теперь те счастливые времена?
Мой шурин, путевой обходчик на линии Пардубицы — Дашицы, писал мне в Галицию, что им с женой отродясь еще так не жилось.
Что ни день — жаркое, и всякой снеди завались.
Сами обходчики, их жены, пацанье обходили свои участки и мешками собирали фрукты, огрызки, куски мяса, кнедлики, кости, пирожки…
Казне дела мало, что всюду нас заваливают едой, харч продолжали варить, а приходит кто за ним или нет — это никого не касается.
Пефель есть пефель[71]
Надо не надо — вари.
Поглядел бы я на солдата — взять даже обжору Кодла Пехачека, — которому бы еще полезло в глотку из казенного котла полкило мяса, густая, жирная похлебка, кнедлики, капуста, горох…
Только и брали, что кофе, от жажды.
Шурин мой нашел на рельсах жареную утку. Самую малость от нее было откушено.
И вещи всякие находили: штыки, ружья, шинели, шапки, сапоги. Из одного вагона даже тюк выпал, а в нем ремни, седла, мешки хлебные.
Что было военное — отдавали на ближайшей станции.
А съестное — коли чистое — лопали сами или одаривали знакомых.
Остатки кидали свиньям. Шурин выкормил трех хряков.
Задаром!
Ядрена репа!
На фронте мне повезло — попал я из пекла в рай.
В Галиции меня ранило, в октябре четырнадцатого, и перевезли меня в Чехию.
В либерецком городском училище мы блаженствовали. Приезжали туда ко мне мама и Фанинка, золотце мое ненаглядное.
А через две недели отобрали нас, тридцать раненых, погрузили в машину и отвезли куда‑то в горы.
Не знаю уж, как назывался тот городок, да и была там всего одна ткацкая фабрика с тремя трубами…
Короче — пан фабрикант, миллионер, за свои денежки оборудовал госпиталь на сто двадцать коек, что с его стороны было вполне даже похвально.
Ядрена репа! Это был госпиталь, ребята!
Палаты обиты ярко-красными обоями, в коридоре люстры, электрические лифты, ковры, паровое отопление.
Сестрами милосердия обрядились жены чиновников: супруга главного директора, супруга главного кассира, супруга секретаря да супруга юрисконсульта — до черта разных дамочек, и все красиво причесаны, в белых халатах. Еще и фотографировались с нами.
Фабрикант с фабрикантшей посередке.
Потом показывали нам эту фотографию в какой‑то венской газете. И про них пропечатано — австрийские‑де патриоты, верные своему отцу-императору.
Красотища вокруг.
А жратвы — что в храмовый праздник!
Утром кофе со сливками, рогалики и кулич.
Только успеешь проглотить поледний кусок — уже разносят ветчину или гуляш, сладкий перец, сардины, студень.
Фабрикантша ходит по цимрам [72] и шуршит шелком.
Глядит, как мы едим. И радуется.
Все, бывало, приговаривает: Kinder, essen, essen! Was ist noch gefällig? Das — oder — das? Also, Kinder, essen, nur essen![73]
Так мы ее и прозвали «Пани Киндерэссен».
После второго завтрака мы прогуливались по саду, курили. Глядь — уже звонят к обеду.
Ох, ядрена репа!
Первым делом, ребята, наливают тебе супу с гусиным потрохом.
И так что ни день.
Потом горничные носят жаркое из косули, из утки, из говяжьей вырезки, динь, блюда с кнедликами, соуса на испанском вине, яичный пунш с бисквитом для тяжелораненых, компоты из яблок, груш, черешни — это для стула, а под конец, как положено, торты, салаты, сыры, фрукты и кофе.
![Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
Сборник исторических рассказов о гражданской войне между красными и белыми с точки зрения добровольца Народной Армии КомУча.Сборник вышел на русском языке в Германии: Verlag Thomas Beckmann, Verein Freier Kulturaktion e. V., Berlin — Brandenburg, 1997.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Американского летчика сбивают над оккупированной Францией. Его самолет падает неподалеку от городка, жители которого, вдохновляемые своим пастором, укрывают от гестапо евреев. Присутствие американца и его страстное увлечение юной беженкой могут навлечь беду на весь город.В основе романа лежит реальная история о любви и отваге в страшные годы войны.
Студент филфака, красноармеец Сергей Суров с осени 1941 г. переживает все тяготы и лишения немецкого плена. Оставив позади страшные будни непосильного труда, издевательств и безысходности, ценой невероятных усилий он совершает побег с острова Рюген до берегов Норвегии…Повесть автобиографична.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.