Вечера княжны Джавахи. Записки маленькой гимназистки - [30]
— Как мокрица? Отчего мокрица? — так и всколыхнулись младшие дети.
— Да вон, разве не видите, как она пол намочила. В калошах ввалилась в гостиную. Остроумно! Нечего сказать! Вон наследила как! Лужа. Мокрица и есть.
— А что это такое — мокрица? — полюбопытствовал Толя, с явным почтением глядя на старшего брата.
— М-м… — смешался гимназист, — это цветок такой: когда к нему прикоснешься пальцем, он сейчас и закроется… Вот.
— Нет, вы ошибаетесь, — вырвалось у меня против воли. (Мне покойная мама читала и про растения, и про животных, и я очень много знала для своих лет). — Цветок, который закрывает свои лепестки при прикосновении, — это мимоза, а мокрица — это водяное животное вроде улитки.
— М-м-м… — мычал гимназист, — не все ли равно, цветок или животное. У нас еще этого не проходили в классе. А вы чего суетесь, когда вас не спрашивают? Ишь какая умница выискалась!
— Ужасная выскочка! — вторила ему девочка, прищурив свои голубые глазки. — Вы лучше бы за собой следили, чем Жоржа поправлять, — капризно протянула она, — Жорж умнее вас, а вы вот в калошах в гостиную влезли. Очень красиво!
— Да, ты все-таки мокрица! — пропищал его братишка и захихикал. — Мокрица и нищая!
Я вспыхнула. Никто еще не называл меня так. Прозвище нищей обидело меня больше всего остального. Я видела нищих у паперти церквей и не раз сама подавала им деньги по приказанию мамочки. Они просили «ради Христа» и протягивали за милостыней руку. Я руки за милостыней не протягивала и ничего ни у кого не просила. Значит, он не смеет называть меня так. Гнев, горечь, озлобление — все это разом закипело во мне, и, не помня себя, я схватила моего обидчика за плечи и стала трясти его изо всей силы, задыхаясь от волнения и гнева.
— Не смей говорить так. Я не нищая! Не смей называть меня нищей! Не смей! Не смей!
— Нет, нищая! Нет, нищая! Ты у нас из милости жить будешь. Твоя мама умерла и денег тебе не оставила. И обе вы нищие, да! — как заученный урок повторял мальчик. И, не зная, чем еще досадить мне, он высунул язык и стал делать перед моим лицом самые невозможные гримасы. Его брат и сестра хохотали от души, потешаясь этой сценой.
Никогда не была я злючкой, но когда Толя обидел мою мамочку, я вынести этого не могла. Страшный порыв злобы охватил меня, и с громким криком, не задумываясь и сама не помня, что делаю, я изо всей силы толкнула моего двоюродного братца.
Он сильно пошатнулся сначала в одну сторону, потом в другую и, чтобы удержать равновесие, схватился за стол, на котором стояла ваза. Она была очень красивая, вся расписанная цветами, аистами и какими-то смешными черноволосыми девочками в цветных длинных халатах, в высоких прическах и с раскрытыми веерами у груди.
Стол закачался не меньше Толи. С ним закачалась и ваза с цветами и черненькими девочками. Потом ваза скользнула на пол… Раздался оглушительный треск.
Трах!
И черненькие девочки, и цветы, и аисты — все смешалось и исчезло в одной общей груде черепков и осколков.
Глава 2
Минуту длилось гробовое молчание. На лицах детей был ужас. Даже Толя присмирел. Жорж первый нарушил молчание.
— Остроумно! — протянул он в нос.
Ниночка покачала своей красивой головкой, глядя на груду черепков, и произнесла значительно:
— Любимая мамина японская ваза.
— Ну так что же! — прикрикнул на нее старший брат. — А кто виноват?
— Не я только! — выпалил Толя.
— И не я! — поспешила не отстать от него Ниночка.
— Так я, по-вашему, что ли? — обиделся гимназист.
— Не ты, а Мокрица! — выкрикнула Ниночка.
— Конечно, Мокрица! — подтвердил и Толя.
— Мокрица и есть. Надо пожаловаться мамзельке. Зовите сюда вашу Баварию Ивановну, то бишь Матильду Францевну. Ну, чего рты разинули! — командовал Жорж младшим детям. — Не понимаю только, чего она смотрит за вами!
И, пожав плечами, он с видом взрослого человека заходил по зале.
Ниночка и Толя скрылись в одну минуту и тотчас же снова появились в гостиной, таща за собою Матильду Францевну, ту самую клетчатую даму, которая встретила меня на вокзале.
— Что за шум? Что за шкандаль? — спрашивала она, глядя на всех строго.
Тогда дети, окружив ее, стали рассказывать хором, как все случилось. Если б я не была так убита горем в эту минуту, то невольно удивилась бы тому избытку лжи, которая сквозила в каждой фразе маленьких Икониных.
Но я ничего не слышала и не хотела слышать. Я стояла у окна, смотрела на небо, на серое петербургское небо, и думала: «Там, наверху, моя мамочка. Она смотрит на меня и видит все. Вероятно, она недовольна мною. Вероятно, ей тяжело видеть, как нехорошо поступила сейчас ее Леночка… Мамочка, милая, — шептало мое сильно бьющееся сердце, — разве я виновата, что они такие злые, такие задиры?»
— Ты глухая или нет! — внезапно раздался за мною резкий окрик, и цепкие пальцы клетчатой дамы впились мне в плечо. — Ты ведешь себя как настоящая разбойница. Уже на вокзале подставила мне ножку…
— Неправда! — вне себя прервала я резко. — Неправда! Я не делала этого! Я нечаянно толкнула вас!
