Черными ночами прокрадывался разбойник со своей шайкой к намеченной усадьбе или аулу, диким гиканьем будил ночную тишь, с головокружительною быстротою набрасывался на добычу. Где только что цвели пастбища, гуляли табуны коней и стада баранов да белели скали — там после набега Хочбара дымились развалины, стонали раненые, истекая кровью, валялись трупы убитых. А Хочбар со своей шайкой уже мчался дальше, угоняя за собою стада, унося казну, оружие, парчовые и шелковые ткани, золотые и серебряные украшения, снятые с убитых женщин.
А то, засев в ущелье, поджидал со своими душманами проезжих купцов или паломников, нападал на них, грабил, убивал…
Была у него особенность, дарованная ему, казалось, самим шайтаном на гибель несчастным людям: обладал Хочбар голосом соловьиным. Слаще меда, звончее лютни и сааза звучала его песнь.
И каждый, кто бы ни услышал голос Хочбара, будь то князь или нищий, простой джигит или кадий, не мог противиться желанию подойти и послушать его песнь.
Этой-то песнью и приманивал к себе свои жертвы Хочбар.
Заслушавшись, приближался неосторожный путник к засаде. Выскакивал, подобно дикому зверю, в сопровождении своей шайки Хочбар, и погибал под ударом его сабли путник… Ограбленный и обезображенный труп бросали в бездну подручные Хочбара по приказанию своего предводителя.
Вот какою славою пользовался певец-разбойник.
Матери в аулах Дагестана именем Хочбара-злодея пугали расшалившихся детей.
— Постой! Вот придет Хочбар, возьмет тебя, постреленок!
Но вот однажды исчез Хочбар.
Вздохнули облегченно жители нагорной страны.
Зацвели снова пастбища на родине Хочбара. Выстроились разоренные Хочбаром аулы. Снова загуляли на воле табуны горских коней.
Нет Хочбара — и некому угонять их.
Но известно, что чем меньше ожидается несчастие, тем с большею силою обрушивается оно на людей.
Как снег на голову упал Хочбар на аварцев. Появился нежданно-негаданно в аварском ханстве, владетелем которого был в то время могучий Нуцал.
Несколько селений и аулов сжег Хочбар, стер с лица земли несколько усадеб и поместий и готовился уже к новым нападениям, но люди Нуцала напали на него врасплох, заковали в цепи и доставили в столицу Аварии, ко двору самого Нуцала.
Был чудный день лучезарного востока… Синее небо — плавленная бирюза. Золотое солнце — янтарное море. Белые орлы в облаках — жемчужные каменья среди лазури небесного моря…
Раскаленные солнцем, дремлют аварские ущелья.
Но столица хана Нуцала не спит. На дворе ханского сераля собрался суд. Тут были и ученые кадии, и муллы, и мудрецы, и сам хан Нуцал.
Стоит со связанными за спиной руками Хочбар, с гордым видом, с надменным взором.
Знает свою участь Хочбар и готов встретить смерть без страха, как настоящий джигит.
Недолго длился суд: перечислив все вины Хочбара, судьи в один голос решили, что для разбойника не должно быть пощады, пусть умрет лютою смертью в огне.
Слуги Нуцала раскладывают костер посреди двора. На этом костре и сожгут Хочбара.
Вот уже последние поленья положили, вот зажгли дрова, и вспыхнуло золотое пламя.
Улыбается зловеще Нуцал.
— Что приумолк, горный соловей? Аль струсил перед смертью? Почему не поешь свои песни? — спрашивает Хочбара торжествующий хан.
— Отчего не спеть — спою, если дозволишь мне это, повелитель! Но со связанными руками трудно петь. Прикажи развязать мне руки, — отвечает Хочбар.
Дал на это свое согласие хан.
— Пой! Чем слаще будет твоя предсмертная песнь, тем жарче станет разгораться янтарное пламя на костре, — произнес он, глядя с насмешкой в лицо Хочбара. — Подожди только: хочу, чтобы и дети мои были здесь. Пусть и они послушают последнюю песню разбойника, пусть посмотрят, какая участь ждет душманов.
И велит позвать детей своих.
Запел Хочбар.
И была его песнь сочна, как виноградная лоза, сладка, как шербет, душиста, как аромат розы в саду, ярка и блестяща, как солнце востока, смела и задорна, как ветер в горах…
Вот что пел Хочбар за минуту до смерти:
Слушайте, аварцы, песенку мою,
Слушайте, джигиты, то, что вам спою!
Расскажу в ней хану, как к нему давно
Лез Хочбар бесстрашный под вечер в окно.
И шальвары ханши, и убор для кос,
И бешмет любимый — все Хочбар унес!
Слушайте, аварцы, песенку мою,
Слушайте, джигиты, то, что вам спою.
У заснувших ханских молодых сестер
Снял с лилейных ручек праздничный убор,
Снял запястья, перстень — лучший хана дар,
Все себе присвоил, все украл Хочбар.
Слушайте, аварцы, песенку мою,
Слушайте, джигиты, то, что вам спою!
Ханского ручного, на глазах у всех,
Искрошил я тура под веселый смех.
Заглянул в овчарни и порой ночной
Всех баранов ханских взял к себе домой!
И угнал в аул свой, к матери моей,
Ханских златогривых дорогих коней.
Слушайте, аварцы, песенку мою,
Слушайте, джигиты, то, что вам спою!
Вот на кровлях саклей вой стоит и стон,
Плач несется скорбный овдовевших жен.
Не вернутся к бедным снова их мужья.
Всех в глухом ущелье их прикончил я.
Шестьдесят джигитов шашкой зарубил.
Шестьдесят молодок по миру пустил.
Слушайте, аварцы, песенку мою,
Слушайте, джигиты, то, что вам спою!
Знайте же, аварцы, удаль вы мою,
Знайте, все то правда, все, о чем пою.
Эта песня, знайте, мой последний дар,
