Вечер в Венеции - [9]

И она не хотела больше тянуть его за собой, подкидывать ему свои эскизы, не давая стать просто дамским угодником – не такая уж редкость среди ювелиров, – идущим на поводу у вкусов взбалмошных заказчиц.

Это был именно ее шанс. Ее, а не Томаша. «Мы» для нее уже перестало существовать.

И, наскоро расправившись с делами, во многом менявшими течение трех жизней, Божена позвонила Николе и условилась встретиться с ней.

Она пришла первой и уселась под белый зонтик ждать. Моросило, и Ратушная площадь была пустынна. Ветер гонял по ней залетные листья каштана, со старых домов на Божену смотрели животные, заменявшие когда-то домам номера. Она вспомнила их любимый с Томашем адрес – у Синей Лисы. И их прошлое, полное радости, захлестнуло ее память.

Воспоминания были объемными, вескими: казалось, их можно поставить на ладонь и подержать. Их счастье напоминало сказочную лепнину Старой Праги. Удивительные рукотворные животные – их чувства – были достойны того, чтобы занять свое место в музее чудесных вещей. «Но вот ведь сколько веков красивые вещи радуют глаз, – думала Божена, глядя на кукольный скелет с колокольчиком в руке, напоминающий о течении времени, – а красивые чувства исчезают бесследно… Жаль, что нет на свете такой шкатулки, в которой хранили бы прежнюю любовь – единственное украшение, достойное человеческой красоты».

…Никола появилась, как всегда, стремительно. Божена давно не видела сестру, и только теперь поняла, как много произошло за этот месяц. Лицо Николы словно высохло – но такое случалось и раньше: бывали недели перед экзаменами или спектаклем, когда балет забирал у нее все соки и не было сил на лишнюю улыбку или жест. Сейчас – не то. У нее был больной, истерзанный ожиданием и виной взгляд. Именно от этого Божена хотела избавить ее. По детски непосредственное лицо сестры изменилось, превратилось в лицо страдающей женщины. У Божены сжалось сердце. И именно в эти мгновения, отмеренные последними шагами сестры, она окончательно решила уехать.

Никола как-то по-детски выгнулась и наклонилась к столу, упершись в него локтями. Лицо ее оказалось прямо напротив глаз Божены. От веселой дерзости, еще совсем недавно вздергивавшей тонкие брови, не осталось и следа. Только покорность и тишина наполняли длинные серые глаза.

Божена коснулась губами высокого лба, и Никола, чуть отпрянув, села.

– Колочка, я уезжаю, мне надо кое-что рассказать тебе.

От простоты услышанного и нежной улыбки сестры Никола посветлела.

– Мы с Томашем решили расстаться. Последние месяцы только работа удерживала нас вместе.

Божена видела, как Никола внутренне сжалась, услышав имя Томаша. И, стараясь казаться спокойной, не сразу поняла, о чем говорит Божена. Но вдруг счастливая улыбка прорвалась сквозь внутренние заслоны и тут же стыдливо спряталась.

Божена умышленно не смотрела Николе в глаза. Она мягко дарила сестре свободу, очищая ее чувство от страха и вины. Она открывала ей самостоятельный путь к Томашу.

Она слишком хорошо знала мужа, но сестра за последнее время успела стать для нее незнакомкой. И поэтому Божена не знала, какое будущее у этой истории. Она лишь направляла ее в другое, более свободное русло, надеясь несколько умерить бурливость потока, нахлынувшего и на сестру. Таинственность отношений была на руку Томашу, но она уже успела отравить это тонкое создание, рожденное танцевать на свету, а не скрываться в тени.

Не обращая внимания на смущенное молчание Николы, Божена продолжала:

– У меня к тебе две просьбы: большая и маленькая. Во-первых, мне даже некогда собраться. Я улетаю сегодня во Флоренцию. Томаш отказался работать на выставке, я этому рада. И я хочу тебя попросить помочь мне собрать вещи и присмотреть за Томашем. Он еще никогда не оставался один так надолго. Мы ведь с тобой друзья – помоги ему на первых порах справиться с домашними делами. Да и с ним мы расстаемся друзьями. Я не убегаю от него – было бы глупо отказываться от такого предложения. Томаш и сам просил меня похлопотать за него: он тебя просто обожает.

Божена несла всю эту чушь и сама удивлялась своей говорливости. Она успокаивала себя тем, что ее ложь во благо, а все, что уже произошло, – случилось совсем без ее, Божены, участия.

Потом она, получив согласие огорошенной Николы, торопливо набросала список необходимых вещей, вместе с сестрой поехала в бывший еще вчера родным дом и, застав Томаша спящим в ее постели, поспешно удалилась, сославшись на выездные заботы.

Никола же, шурша пакетами, принялась освобождать место для своего будущего.

Глаза 6

И это будущее наступило.

Томаш, оказавшись в одном доме с Николой, обрушил на нее все прелести полноценной семейной жизни.

А она встала перед необходимостью вырабатывать характер.

Вскоре он понял, какова сила итальянской крови, так ярко цветущей в Божене, но в Николе льющейся подземным потоком, еще не готовым ударить ключом.

При ближайшем рассмотрении Томаш оказался не так уж мудр и всесилен. К тому же, страшно угнетенный разрывом с Боженой, он не искал в себе сил войти в свежую воду женской любви, но и не хотел остаться в полном одиночестве.

А Никола… Уже через несколько дней после отъезда Божены она смотрела на красное сердечко фуксии, вянущей на окне, и ждала той поры, когда сможет спокойно выйти из этого дома – чтобы больше не возвращаться.