Вечер первого снега - [9]

Я не успела ничего спросить. Бабушка Аграфена, чуть помолчав, заговорила снова:

— Вот нонешние жалуются: то у них не задалось да это, а кто бы им мешал? Своим умом живут.

А меня и не спросили — выдали за другого, да и все. Семья-то Ладновых пообедняла, а мы в достатке жили. Отцу моему и не показался такой жених — не ко двору, мол.

Что ж, так вот и жизнь прожила. А ему не повезло — худо умер. Медведь на сопке заломал. А как помирать стал, позвал меня и говорит: «Было бы мне еще жить, Аграфенушка, никому не отдал бы тебя… Трудно мне помирать — во всей жизни не было радости». Так вот и ушел. А я до сих пор жива.

Бабушка Аграфена вздохнула, сухонькой смуглой рукой тронула самовар — не остыл ли. В темных глазах была нестареющая боль.

— Я вот и Андрею Ивановичу толкую: выбирай по сердцу, а не по людскому слову. Да ведь упрям он и обидчив. Весь в отца.

Старушка прислушалась:

— Никак и он сам жалует?

В коридорчике действительно послышались тяжелые мужские шаги. Заскрипели старые половицы. Дверь отворилась. Загородив собой весь пролет в дверях, стал человек с литым упрямым лицом. Особенно запоминались на нем густые и короткие — словно обрубленные — брови.

В руках он держал свернутый плащ, в котором шевелилось что-то живое. Прежде чем я сообразила, в чем дело, в комнату мимо ног проскочила небольшая рыжая собачонка и забегала вокруг стола. На лице Андрея Ивановича появилось мальчишеское просящее выражение:

— Бабушка Аграфена, ты только не бранись, ладно? Шел вон мимо магазина, а там собачонка эта… Ощенилась она, а мальчишки травят ее — не понимают ведь, что тоже живая тварь. Ну, я и взял их всех. Пусть живут.

Только теперь я заметила, что он под хмельком.

Бабушка Аграфена вздохнула:

— Господи! Да разве с тобой поспоришь? Неси уж в сарай, что мне с тобой делать! — Обернулась ко мне. — Вот, видела, дочка? В доме пять кошек живет — все он же вот так натаскал. А теперь еще и собака щенная. Медведя разве привести? Только и осталось… Спьяна-то он добрый — всякую тварь ему жаль.

Андрей Иванович улыбнулся.

— Ладно, бабушка, на людей-то наговаривать — кошек сама привела. И не пьяный я вовсе. Так спрыснули малость план, и все. Разве ж можно без этого? — Краем глаза покосился на меня: — Уж извините, я сейчас вернусь…

Старушка еще повздыхала, но уже легко:

— Ох, беда! Зверинец прямо, а не дом… Что гам кошки! Горностай ручной в кладовке живет. Вот так постучу в стенку — выбегает.

Андрей Иванович вернулся скоро.

— Бабушка, чаю хочется — страсть!

И по тому, как ласково протянули чашку старые руки, я поняла, как дорог ей, наверное, этот несуразный человек.

Он внимательно посмотрел, точно хотел узнать, какое впечатление произвела на меня вся эта сцена. В темных глазах медленно гасли смешинки.

— И надолго вы к нам?

— Еще не знаю…

— Оставайтесь подольше! Разве за два дня море узнаешь? А вам ведь о море писать. У нас здесь все:. И люди и дела — от него. Узнаешь море, тогда и людей поймешь..

— Вот вы мне его и покажите, ладно? Возьмете на ночной лов?

Андрей Иванович нахмурился. Дело известное: баба на сейнере — улову не быть. Здесь все так думают. Но вдруг улыбнулся.

— Укачает вас в доску.

— А вот и не укачает!

— Ну что же, быть по-вашему, возьму.

Бабушка Аграфена закивала головой:

— Посмотри, посмотри, милая, на наше море. Щедрое оно, сколь годов людей кормит. И красивое. Только вроде девки, с характером — не всякому свою красоту откроет.

Я заметила, что Андрей Иванович раза два украдкой поглядел на часы.

— Вы, может, торопитесь куда-то?

Он нахмурился.

— Нет. Это я так.

Еще через минуту, передавая ему стакан, бабушка Аграфе-,на дипломатично сказала:

— Я, чай, картина-то в клубе скоро начнется?

Он вдруг грохнул кулаком по столу.

— Ну и что — картина начнется? Наташка, что ли, ждет? Пусть ждет!

Бабушка Аграфена всполохнулась:

— Ты чего? Опомнись!

— Чего опамятоваться! Мне жена нужна, а не бабий командир. Тонька вот понимает… А этой неизвестно чего и надо. Что я, не прокормлю ее с девчонкой? Заладила свое: работа, работа…

Он встал, оглянулся. Видимо, снова вспомнил обо мне. Глухо сказал:

— Извините… — и побрел из комнаты.

Бабушка Аграфена стала убирать со стола. Обиженно гремели чашки, но она не сердилась. Даже больше — я видела, что она считает его правым. Ведь на море добытчик — мужчина. На том она и век свой прожила.

Я вышла на улицу. Внизу на косе у клуба орал все тот же испорченный репродуктор:

Куда бежишь, тропинка милая,

Куда зовешь, куда ведешь?

Кого ждала, кого любила,

Уж не воротишь, не вернешь…

Хорошая, душевная песня гибла от жестяного скрежета. Я подумала, что там, внизу, стоит, наверное, и ждет Наталья.

И песня царапает ей душу жестяными когтями, и некому выключить равнодушную тарелку.

За ужином Настенька вдруг пронзительно посмотрела на меня.

— Я слышала, вы с Андреем Ивановичем в море идете?

— Да… Договорились сегодня.

С Настенькой мы видимся только за столом. Весь день она в школе. Там начался летний ремонт, поэтому у нас даже в чае вместо сахара — мел, а на лице у Настеньки белые веснушки известковых брызг. От этого она выглядит еще моложе и уж вовсе несерьезно.

Сегодня меня целый день не было дома, а сейчас я сразу поняла, что у Настеньки есть ко мне какой-то важный разговор. По глазам увидела.