Вдовы по четвергам - [42]

Тано ничего не скажет Тересе. Незачем, ведь пока он все еще работает на свою компанию, как и раньше. А если немного подождать, то он сможет рассказать ей обо всем, когда получит новое предложение. Или даже новую работу. Тереса даже из-за пустяка начинает волноваться, думал он. На выходное пособие они смогут жить так же, как привыкли, не трогая сбережений. Детей тоже не следует в это вмешивать. К тому же Тереса не умеет держать язык за зубами. Он снова поменял радиостанцию. «Президент отметил, что ситуация в затопленных районах остается крайне тяжелой». Тогда он переключился на ФМ-диапазон в поисках любой музыки.

В ста метрах впереди он увидел главные ворота Лос-Альтоса. Опустил карточку в считывающее устройство, и шлагбаум поднялся, пропуская его машину. Он поздоровался с охранником, дежурившим на входе. И здесь, внутри, он впервые почувствовал себя спокойно. Впервые с того момента, когда услышал: I'm so sorry but… business are business.[31]

Уже наступила осень, но листья на деревьях оставались зелеными. Через несколько дней та аллея, по которой сейчас не спеша ехал его лендровер, станет красно-желтой. Он опустил стекла и отстегнул ремень безопасности, наслаждаясь каждым метром дороги, отделявшим его от дома. Вечер был теплый и ясный. Перед ужином Тано, как и всегда, совершит пробежку. И ничего не скажет Тересе. Так лучше. Он двигался по главной улице вокруг площадки для гольфа, где уже сгущались сумерки. Какие-то подростки катались на велосипедах, а служанка спорила с маленьким мальчиком, которому не хотелось крутить педали своей трехколесной машинки. По дороге ему встретилась Карла Масотта — она выходила из клуба. Густаво он тоже пока ничего говорить не будет. Вообще никому. Возможно, через несколько дней он расскажет Густаво, тот знаком со многими хедхантерами, и, наверное, стоит дать ему пару резюме. Но не сейчас. Тано уставился на зеленую траву, растущую по сторонам дороги. Он знал, что здесь ничего не изменилось. Поселок оставался таким же, каким был сегодня утром, когда он в последний раз уехал отсюда генеральным директором компании Troost S. A.

Определенно он никому ничего не должен рассказывать.

Глава 24

Осенью трава на газонах желтеет. Не высыхает, не умирает, а просто тихо отдыхает в ожидании следующего лета, когда лужайки опять зазеленеют и цикл повторится заново. Тут есть два варианта. По крайней мере в Лос-Альтосе у нас есть два варианта. Можно смотреть туда, где цвет еще сохранился. На золотистые и красные ликвидамбары, коричневые дубы, желтые гингко билоба, огненные уксусные деревья. Но это не всегда сработывает. А если взгляд постоянно упирается в выцветшую траву, что вас не устраивает или даже огорчает, значит, первого варианта недостаточно. Вторая возможность — ryegrass, лужайка на один сезон такого же неправдоподобно яркого цвета, как яблоки из холодильника или цыплята, откормленные при искусственном освещении. Но газон безупречен — не просто лужайка, а настоящий коврик.

В этом сезоне Уровичи не могли себе позволить ryegrass. Шел двухтысячный год, мы уже сменили президента. В декабре девяносто девятого он произнес свою инаугурационную речь, текст которой, по слухам, написал один из его сыновей. В речи он особое внимание уделил контролю за бюджетным дефицитом и пообещал, что, как только будут достигнуты успехи на этом пути, вырастут инвестиции и снизится безработица. Но уже настала осень, а не было ни инвестиций, ни новых рабочих мест, и Мартин Урович оставался не у дел. Лала чуть не плача рассказывала Тересе, как он вместе с рабочими пропалывает газон.

— Я так больше не выдержу, ты только представь: он целыми днями сидит дома!

Тереса ее понимала, и к тому же она знала, что все будет еще хуже, когда трава на газоне пожелтеет. Она отвела Лалу в сторонку, чтобы рабочий, который, стоя на коленях, вырывал сорняки, их не услышал, и сказала:

— Делай как знаешь, Лала, но недели через три трава все равно пожелтеет, и весь труд пойдет насмарку.

И снова обернулась к работнику:

— Нет… боже мой… Хосе, это не сорняк! Это penissetum!

Тереса подбежала и пригладила растение пальцами. Лала тоже подошла взглянуть на penissetum. Тереса улыбнулась и сказала вполголоса:

— Это вечный бой, объясняю им двадцать пятый раз, и все без толку.

Дамы осмотрели газон. Работник, все еще занимавшийся прополкой, отступил на несколько шагов. Тереса взялась за подсчеты:

— Смотри, у тебя должно быть полторы-две тысячи квадратных метров парка.

— Тысяча семьсот, — уточнила Лала.

— Таким образом, килограмм семян на каждые тридцать метров, а они стоят, насколько я знаю, доллар восемьдесят центов или два доллара за килограмм, на все про все сколько это будет?

— Не знаю… я же без калькулятора…

— Я тоже. Никогда не ладила с цифрами, но это стоит примерно… сто — сто пятьдесят долларов, столько мне в итоге заплатила Вирхиния, а у нее парк примерно как у тебя.

— Вирхиния заново засеяла газон?

— Да, она получила какие-то очень неплохие комиссионные.

Тереса наклонилась, взяла комок земли и повертела его в руках.

— Дорогая, этому бордюру не хватает влаги, — сказала она, показывая подруге сухую, крошащуюся в руках почву.