Вдова Далила. Ужас - [8]

Колец Кош не носил; у ворота его рубашка была застегнута простой фарфоровой запонкой, купить которую можно в каждой лавчонке. Оставались запонки у рукавов, но ими он дорожил, не из-за цены — она была небольшой, — а как дорожат иногда безделушками, к которым привыкли. И потом, запонки нельзя забыть… их можно вырвать…

Он ударил себя по лбу:

— Вырвать! Великолепно! Если поднимут запонку на ковре, скажут: «Во время борьбы жертва, вцепившись в руку убийцы, порвала рукав его рубашки и сломала запонку. Убийца ничего не заметил и скрылся, не подозревая, что оставляет на месте преступления столь важную улику».

Таким образом, все казалось вполне правдоподобным. Отвернув рукав, репортер взял в руку внутреннюю сторону левой манжетки, правой, свободной рукой схватил наружную сторону и, дернув ее резким движением, разорвал цепочку, которая упала на пол вместе с маленьким золотым шариком с бирюзой посередине. Другая половинка запонки осталась в петле; ее он вынул и положил в карман жилета. Но второпях он не заметил, что его пальцы запачканы кровью и что он запятнал ею свою рубашку и белый жилет. Затем Кош вынул из внутреннего кармана конверт со своим адресом и разорвал его на четыре неравных куска.

На одном было написано: «Monsieur Ou»

На другом: «ési»

На третьем: «ne de»

На четвертом: «E. V.»

«Coche»

«Douai»

Этот последний обрывок слишком ясно указывал на него, поэтому он сделал из него шарик и проглотил. Потом отгрыз зубами на первом обрывке две начальные буквы своего имени. В результате получились три клочка, по которым, приложив усилия, можно было восстановить имя мнимого убийцы. Как честный игрок, он, не открывая вполне своих карт, все же давал шанс своим противникам.

Кош разбросал по комнате обрывки. Один их них упал почти на середину стола. Два других пристали к ковру. Чтобы быть уверенным, что их не примут за обрывки писем, принадлежавших убитому, он подобрал все прочие разбросанные бумаги, и положил в ящик, который затем запер. После этого репортер окинул внимательным взглядом всю комнату. Убедившись, что ничего не забыл, он надел пальто, пригладил цилиндр рукавом, прикрыл запятнанной кровью салфеткой лицо покойника, глаза которого, теперь уже остекленевшие, казались ввалившимися, потушил электричество, вышел из комнаты, пересек неслышными шагами коридор, спустился по лестнице и очутился в саду.

Проходя по дорожке, он тщательно стирал следы ног, и без того уже практически занесенные песком, а затем направился к воротам, ступая одной ногой по песку, а другой по затверделой земле клумбы. Добравшись до ворот, Кош открыл их и вышел, наконец, на улицу. Неподвижные тени тянулись через всю дорогу. Ни малейшего шороха, ни малейшего дуновения ветерка не нарушали тишину этой бесконечно непроницаемой ночи. Где-то далеко завыла собака. И лишь тогда тишина наполнилась непонятной грустью. Кош вспомнил свою старушку няню, говорившую ему в детстве, когда в деревне выли собаки: «Это они воют, чтобы дать знак Святому Петру, что душа покойника стучится в двери рая».

Непонятная сила воспоминаний! Вечное детство души! Кош вздрогнул, представив себе то время, когда маленьким ребенком он зарывался в подушки, чтобы не слышать жалобных стонов, раздававшихся ночью в саду, и на минуту почувствовал теплоту материнских губ, так часто касавшихся его лба.

Потом все смолкло. Кош посмотрел на часы — час ночи. В последний раз он окинул взглядом дом, где только что пережил такие необычайно волнующие минуты, вернулся к решетке, раздвинул концом трости плющ, закрывавший номер дома, и увидел цифру: 29.

Он дважды повторил про себя: «Двадцать девять!» Потом, вспомнив, что день его рождения приходится на 29-е число, пошел дальше, уверенный в том, что теперь уж точно не забудет.

Кош добрел до конца бульвара, не встретив ни души. Впрочем, он шел, не глядя по сторонам, слишком взволнованный, чтобы связно мыслить. Все до такой степени спутывалось и сливалось в его голове, что он не мог ясно представить себе план дальнейших действий. Его жизнь сильно изменилась. Одна минута неуверенности, один неправильный шаг могли разрушить все его планы. Будучи невиновным, но желая казаться подозреваемым, он мог позволить себе только промахи виновного.

Недалеко от Трокадеро репортер увидел пару, которая прогуливалась по улице. Обогнав их, он подумал: «Эти мирные люди и не подозревают, что в нескольких шагах отсюда совершено преступление».

Кош почувствовал некоторую гордость при мысли, что он единственный обладатель страшной тайны. Как скоро факт преступления будет открыт? Если убитый, как можно предполагать, жил один, не имея ни горничной, ни кухарки, то сколько времени должно пройти, прежде чем обнаружат его тело? Утром продавец молока или мяса позвонит в дверь; не получив ответа, он позвонит еще раз, затем войдет в дом. И у него перехватит дыхание от ужасного запаха. Он поднимется по лестнице, войдет в комнату, а там…

Поспешное бегство, отчаянные крики: «Помогите! Убийство!» — и вся полиция на ногах, репортеры всех газет заняты розыском убийцы, публика заинтересована сенсационным преступлением. В это время он, Кош, будет жить своей обычной жизнью, оберегая секрет с радостью скряги, ощущающего в кармане ключ от сундука, в котором хранятся его сокровища. Человек тогда только вполне сознает свою силу, когда является обладателем хотя бы частички окружающей его тайны. Но в то же время какая это тяжелая ответственность! Каким гнетом она ложится на ваши плечи и какое возникает искушение заявить в полный голос: «Вы находитесь в полном неведении, а я все знаю!»