Вдова Далила. Ужас - [42]

— Не желаете ли сделать какое-нибудь заявление?..

Собрав последние силы, он открыл уже рот, чтобы закричать: «Я не виновен!» Его колени уже касались плахи, но вот Кош посмотрел в сторону и вдруг, несмотря на державших его людей, несмотря на кандалы, отскочил назад с нечеловеческим криком:

— Там! Там! Там!

Его пытались сдвинуть с места, заставить идти, но он точно прирос ногами к мостовой, сразу почувствовав какую-то исполинскую силу; он стоял подавшись вперед и продолжал отчаянно кричать:

— Там! Там!

В этом крике было что-то до того страшное и душераздирающее, что даже палачи на секунду смутились. Священник взглянул туда, куда показывал Кош, из толпы послышались крики ужаса.

Солдат, стоявший на карауле, упал навзничь; двое мужчин и женщина пытались пробиться через толпу, которая могучим натиском опрокинула заграждения и хлынула в пустое пространство, где приговоренный к смерти выбивался из рук державших его людей, не переставая реветь:

— Держите их! Вон убийцы! Там! Там!

Священник бросился вперед с криком:

— Двое мужчин!.. Женщина!.. Держите! Держите их…

Двадцать рук сразу схватили их. Один из мужчин вынул нож. Женщина отчаянно закричала. Священник бросился к Кошу, обвил его руками и с мольбой обратился к прокурору:

— Во имя всего святого! Не трогайте этого человека…

Приговоренный стоял неподвижно. Крупные слезы катились по его изможденному лицу. Прокурор и пристав стали совещаться между собой. Пристав сказал:

— Я снимаю с себя всякую ответственность, казнь в данную минуту немыслима. У меня нет стольких людей, чтобы сдержать эту толпу, будет побоище. Умоляю вас, подумайте об этом.

Прокурор был вынужден произнести:

— Уведите приговоренного обратно.

Странная психология толпы! Все эти люди, прибежавшие сюда, чтобы увидеть, как умирает человек, взревели от радости, когда его вырвали из рук палача.

А произошло, собственно говоря, вот что. В тот момент, когда Кош уже поднимался на эшафот, он увидел в первом ряду зрителей тех двух мужчин и женщину, которых встретил в ночь убийства. Этой секунды, показавшейся ему целой вечностью, было для него достаточно: черты их слишком хорошо врезались в его память. Он сразу узнал рыжие волосы женщины, искривленный рот одного из мужчин и обезображенное страшным шрамом лицо другого.

Что заставило их прийти сюда, чтобы увидеть казнь невинного человека, искупающего их вину? Говорят, что в дни смертных казней все те, кого в будущем ожидает такая же участь, приходят, чтобы научиться умирать. В данном случае к желанию посмотреть примешивалось зверское удовольствие при мысли о собственной безнаказанности.

Когда преступников схватили, они вначале пытались отрицать свою вину, но к Кошу уже вполне вернулись рассудок и самообладание. Его очные показания, рассказанные им подробности относительно встречи с этими людьми, описание раны одного из них — все это привело их в замешательство и выдало преступников. Женщина созналась первой, за ней мужчины. В их лачуге были найдены почти все украденные вещи и нож, которым был зарезан старик. Через несколько дней, когда странное поведение Коша сделалось всем понятным, его выпустили на свободу — не оправданного законом, но освобожденного в ожидании, пока кассационный суд пересмотрит его дело…

Когда Кош в первый раз очутился на улице, на свободе, у него закружилась голова, и он заплакал.

Была ранняя весна. Никогда еще жизнь не казалась ему такой легкой и прекрасной! Он содрогнулся при мысли об ужасной драме, пережитой им, о красоте, о прелести всего того, что он едва не потерял, о той пропасти безумия, в которую он погрузился, и, глядя на распускающиеся почки деревьев, на блестящую молодую траву и бездонное небо, по которому плыли легкие облака, он понял, что ему мало будет целой жизни, чтобы налюбоваться на все это. И Кош улыбнулся с бесконечной жалостью, подумав, что ничто — ни богатство, ни слава — не стоит того, чтобы из-за обладания ими рисковать простой радостью жить.

Анри Ревель Вдова Далила

I

Медленно и торжественно итальянский экспресс входил под высокие своды огромного Берлинского вокзала. Носильщики бежали рядом с вагонами по платформе; почти всех пассажиров встречали знакомые или родные, но среди них было мало интересных лиц. Только две дамы, обе очень красивые и хорошо одетые, невольно привлекали внимание, не столько своим южным типом лица и черными глазами, сколько нерешительностью и тревогой, с которой они осматривались вокруг.

В то время как дама поменьше ростом вручала носильщику свои запыленные вещи и багажную квитанцию, другая дама, более высокая и стройная, ходила взад-вперед по платформе. Она словно искала кого-то, останавливаясь взглядом то на прохожих, то на тех, кто стоял в некотором отдалении от нее. Мария — а это было ее имя, — прежде совершенно не желавшая выходить из своего купе, казалось, ждала теперь помощи дружеской руки. Точно что-то вдруг вспомнив, она пошла в зал первого и второго класса. Но когда она и там не нашла того, кого искала, то вышла на платформу и, еще раз осмотрев всех стоявших там людей, вернулась к Розе. Та как раз закончила разговаривать с носильщиком и кондуктором по поводу какой-то утерянной сумочки.