Вдоль горячего асфальта - [54]
А рядом был уже порт. Здесь вязали «сигары» — плоты морского типа, принимали соль для рыболовецких артелей и отправляли за рубеж импортный лес.
«С курсов усовершенствования, — продолжал Павлик свой амурский очерк, — возвращались амурские педагоги, учительницы и учителя, и среди них рассказывавший о счастье младшего брата жестковолосый учитель нивх, с которым молоденькие, но очкастые учительницы-русачки очень считались и которого называли Петр Петрович.
Подходя к деревням и райцентрам, к рыбачьим и околопортовым поселкам, учительницы искали глазами и находили подруг на берегу.
Иногда из-за мелководья теплоход не мог подойти к причалу, и они издали менялись приветами и новостями.
— Вера, — кричали они, — у тебя в будущем году экзамен!
Вера подбежала к челноку и за ней две жестковолосые девочки в красных галстуках. Девочки гребли, учительница правила. Они поспели к третьему гудку. И опять начались восклицания:
— Верочка!
— Тонечка! Петр Петрович! — Но теплоход убегал в смуглый туман.
Солнце обычно заходило в горячую мглу красно-желтое, как апельсин-королек. Иногда же к вечеру мгла расступалась, и перламутром играл Амур, и горбуша, вялившаяся на самоходной барже, была перламутровой.
Педагоги сходили у складов, где подымаются с Амура и опускаются на него гидросамолеты, где полгода шумит рыболовецкий промысел, и весь край от того шума завален банкой — рыбными консервами.
В сиреневых, лимонных и бирюзовых плащах высаживались они у голых деревень, и полуторка увозила учительницу и ее незакрывавшийся портфель по голому тракту.
Катер доставлял их к скале, на которой когда-то стояла церковь, а сейчас — сигнальная мачта, и оморочка — берестяной челночок — к сетям на кольях и к амбарушкам нивхов.
Давно, а может, и не так давно среди оморочек (и течения-то не было) тонула девушка.
— Спасайте! — кричали с берега. А нивхи отвечали:
— Не надо спасать — бог ее любит!
Здесь вышел Петр Петрович со связкой книг в обеих руках.
— До свидания, Петр Петрович!
— Пишите, Петр Петрович!
— Приезжайте к нам!
А Петр Петрович — не скажу, интересный, но удивительно симпатичный — поднял над Амуром пачки книг, как связки драгоценных шкурок, и крикнул:
— Вот мои соболи!»
Делегаты народов мира приземлялись на столичном аэродроме нашей Средней Азии.
Одних — уже встреченных цветами и музыкой — стеклянные автобусы увезли в гостиницу.
Для других — ожидаемых — аэровокзал заготовил букеты, пригласил музыкантов, и расставил по накрытым столам флажки их молодых суверенных государств.
Среднеазиатский город, куда прилетели и Павлик с Машей, наполнялся людьми различного цвета кожи и по-разному одетыми.
Здесь были арабы в белых бурнусах и в белых однобортных сюртуках индусы, негры в пестрых хламидах и цейлонские монахи в желтых одеждах, китайцы в аскетических тужурках из синего ластика и афганские горцы в безукоризненно сшитом и выутюженном европейском черном платье.
Здесь были внуки тех, кто по приказу купцов в военных мундирах ставил пограничные столбы на дальних рубежах империй, кто в забаву этим купцам, играя шашкой, скакал на дрессированном коньке, или сам, как дрессированный, плясал с саблей или вез через высочайшие перевалы поленницы дров для праздничной иллюминации, через величайшие пустыни — икру и паштет для парадного угощения.
Внуки перестали быть товаром и собрались здесь не на невольничий рынок, а на форум равных.
Однако сюда прилетели не только друзья.
Соглядатаи знакомились с хранилищами восточных рукописей и присматривались к хлопкоуборочным машинам, заглядывали за резные дверцы, в патриархальные дворики с суфой и переплетом, вступали в лукавый разговор.
Они похаживали по колхозным полям среди арычков, посиживали за красными столами колхозных правлений и спрашивали себя: какая приемлемая для них идея могла бы, скажем, в 1918 году объединить в Австро-Венгерской империи ее немцев и венгров, итальянцев и сербов, румын и чехов, поляков и галичан, и почему в 1940 году не нашлось соответствующей мечты, чтобы сплотить вокруг Франции подвластных ей алжирских и тунисских арабов, аннамитов, мальгашей и сенегальцев.
Редакции, дома культуры, учебные заведения, цехи, где печатались ткани или собирались сельскохозяйственные орудия, базары с теплыми пирамидами фруктов, дышащие горячим уксусом площади, где на раскаленных жаровнях изнемогали шашлыки, — старый и новый город были открыты гостям, предлагали им свое гостеприимство, выказывали сердечность, беседуя — располагали к себе и, значит, запоминались навсегда.
Вот заметки Павлика о новом Востоке.
«Гости посетили чайхану над озером, где неразговорчивые аксакалы этих мест принимали молодого поэта-гуцула.
По обычаю республики ему поднесли халат почета и тюбетейку уважения, и этот переливчатого шелка халат и черная с кружевным узором классическая тюбетейка шли другу с Карпат, как и его кептарь — расписная овечья безрукавка, как украшенная лентами шляпа — кресаня.
Полную кресаночку своих спиваночек принес он сюда, и горлинки Узбекистана ворковали над ним, и на возвышениях старики, которым переводилось то, что молодой человек читал, слушали украинские стихи о Пребывающем в разлуке, о кокандском поэте-изгнаннике царской России.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.