Вдохнови меня - [13]

С силой ударил по скамейке ногой, ударил еще, ударил по каменной, припорошенной снегом, урне рядом. Кто-нибудь, ударьте его самого! Избейте, отключите… Он не хочет чувствовать.

Не пошел в бар напиваться, хотя очень хотелось. Просидел на скамейке в парке, глядя в никуда до позднего вечера. Наутро после бессонной ночи продолжал ломать себя. Занимался как одержимый, рвал смычек. В пустой квартире рычала и хрипела виолончель, рычал и он сам. Если бы профессор его тогда услышал, наверное, разбил бы инструмент о его голову. А Павел бы с облегчением вырубился. Может, стоит позвонить Александру Александровичу? Попросить послушать?

Вероятно, вчера он все-таки простыл, не мог нормально дышать, голова раскалывалась, голос охрип.

Два дня. Время не остановилось, оно шло дальше. Остановился он сам, замер в той секунде, когда сломанная Маша от него отвернулась. Эта секунда продолжалась до сих пор и не желала отпускать.

Как он мог? Очень просто. Всего понадобились три слова. Два дня Павел провел в той секунде. Больше не выдержал.

В машине валялся забытый Машей когда-то шерстяной полосатый шарф. Он помнил о нем все время, но отдавать не спешил. Не знал почему. У Маши были и другие шарфы, а у него только этот. Шарф сохранил ее запах. В этом убедился, когда на вторую бессонную ночь бегом спустился во двор и забрал шарф домой, в кровать. Раз всесильной спасающей стены больше нет, или, в случае с Машей, она не действует, то справиться поможет шарф. Чем он хуже стены? Маленькая уступка, маленький шаг в сторону. Павел же не может вечно продолжать жить в той единственной секунде. Надо выбираться. Только куда? Куда он без Маши?

— Вы умеете что-либо вообще чувствовать? Или только делать вид? Вы, Павлик, очень профессионально научились делать вид. Это зовется — лицемерие.

Так говорил ему скрипучим голосом профессор. Старый Александр Александрович, который преподает уже приблизительно лет сто, и будет еще столько же издеваться над студентами. Павел знал профессора пятнадцать лет, и он всегда был таким, как сейчас. Сморщенный, как будто законсервированный чудак в толстых очках. Единственный, кто честно и беспощадно ругал Павла.

Почему Павел стал музыкантом? Его родители были музыкантами. Мама пианистка, папа скрипач. С самого детства все крутилось вокруг музыки, занятий, лучших педагогов для сына, конкурсов, оценок… Сам Павел как-то потерялся во всем этом. В интригах и стремлении родителей сделать из него звезду.

У него оказались хорошие руки, абсолютный слух, прекрасная голова, стальные нервы, харизма. Классическая красивая внешность. Что еще нужно для успешной карьеры музыканта? Связи, талант. Ну, так и они имелись в избытке.

Павел даже не помнил, когда это все началось. Он с самого детства привык так жить. Не знал другого, как только заниматься и отказываться от того, что хочется. От того, что возможно было бы еще полюбить, помимо музыки. Ведь она занимала все пространство в жизни маленького Павла.

Искусство вечно, жизнь коротка, а соблазнов так много. «Им следует противостоять»- так говорила ему мама. Музыка требует жертв, ты можешь, ты должен… Лучше, больше, быстрее. И так эта воронка стала самой жизнью маленького мальчика, занимавшегося с самого раннего детства чертовски много.

Нет, он, конечно, видел белый свет, и родители его любили и хотели, чтобы у их ребенка было все самое лучшее. Так ему купили дорогой первоклассный инструмент, так его возили в другие города и страны, показывали известным педагогам, музыкантам. Так его познакомили с худющей и бледной, как смерть девочкой Натальей, она также была из очень знаменитой музыкальной семьи. Очень хорошие перспективы в будущем.

Павел не был пай-мальчиком или бесхребетным маменькин сынком, как может показаться. Он мог бы взбрыкнуть, заикнуться о чем-то другом, если бы захотел. Но он был сыном своих родителей, и ему нравилось то, что он делал. Не всегда и поначалу не в таком объеме, но нравилось. В том числе и все, что этому занятию сопутствовало — поощрение и похвала, гордость родителей в детстве, восхищение, успех, слава и зависть сверстников в юности. Деньги, амбиции и привычка в будущем. Он стал очень расчетливым и прагматичным. Да, не возвышенным, тонко чувствующим поэтом, а прагматиком, нацеленным на результат. Вероятно, какая-то ошибка вышла… И так бывает.

Только вот для музыки нужны чувства, а их неоткуда было взять. Павел слышал и понимал, что и как выражала музыка. Он и делал где надо — тише, — громче, — величественно или легко. Всеми средствами выражения эмоций он владел, и использовал их всегда расчетливо, правильно, профессионально. На то и нужен исполнителю талант. Он научился лицемерить. Павел был очень талантливым учеником, школу же он получил лучшую из существующих.

Однажды после сольника, ему было тогда девятнадцать лет, он весь потный и мечтающий скорее о прохладном душе и тишине, принимал цветы и поздравления от слушателей. Подошла седая старушка, божий одуванчик и наивно поинтересовалась:

— Боже, Павел, я так рыдала… Вы так играли… Позвольте узнать, о чем вы думали, когда исполняли сонату Франка?