Вдохновенные искатели - [46]

– Взгляните на листья кустарника, на самую вершинку куста…

Она обращала его внимание на каждую мелочь, на все, что ему может быть полезно.

– …Клещи находятся в положении ожидания: три пары задних ног уцепились за зелень, а передняя пара движется в воздухе, как бы ищет опоры для себя. Махните флажком или коснитесь их платьем – и они тотчас переползут. Заметьте, они только поднимаются вверх, ни один не спускается вниз по флажку. Они чуют нас так, как мы не способны что-либо чувствовать. Я приближаю к клещу свою руку, между нами большое расстояние, а он уже почуял меня. Передняя пара ног быстро движется в воздухе, клещ тянется к моей руке…

Она водила флажком по кустарнику, снимала кровососов и набивала ими пробирки. Он делал то же самое, аккуратно стараясь ей подражать. Она собирала клещей на лошадях и коровах, на овцах, на собаках и на себе.

– Погодите, я хорошенько обследую вас, – принималась вдруг Скрынник осматривать его. – Прекрасный улов! У вас их было изрядно, поглядите теперь у меня…

Пока он возился с наползшими на платье клещами, она успевала прочитать ему новую лекцию:

– Клещи иксодес, должны вы запомнить, кроме пары челюстей, имеют непарную зубчатую пластинку, так называемый «подъязык». Когтями челюстей кровосос продирает покровы кожи и «подъязыком» впивается в ткани. Оторвать его мешает непарная челюсть, зубчики которой подобны якорям…

После первой же охоты Скрынник пустила пленников покормиться на белых мышей, и тут неожиданно возникло затруднение. Чистоплотные животные отказывались терпеть на себе кровососов и поедали их. Непрерывно умываясь в течение дня, они настигали их всюду.

– Скажите на милость, – спрашивала Скрынник Рыжова, – как вы на моем месте поступили бы? Как убедить этих белых упрямцев отказаться от туалета в продолжение нескольких дней?

– Вы напрасно церемонитесь с ними, – поспешил он заметить ей. – Их надо распластать, привязать к станочку и пустить на них побольше клещей.

– И сколько дней вы намерены продержать так мышей?

Он не знал, что клещ иксодес сосет кровь в продолжение пяти суток без перерыва.

Мышей укладывали на спинку, привязывали и пускали кровососов. Часа через два усталых зверьков сажали в тесную клетку, где они не могли повернуться и поедать своих клещей. Методику меняли, придумывали другую, но неудачно.

– Что, если надеть им воротнички? – предложила однажды Скрынник. – Обыкновенные целлулоидные воротнички. Мне о них говорил Павловский.

– Кому? – удивился микробиолог.

До чего люди бывают рассеянны! Ну что ему на это сказать?

– Не клещам же, конечно, а мышам.

– Уж если воротнички, – смеялся Рыжов, – то лучше полотняные, стояче-отложного фасона…

Она надела мышам воротнички в виде кружков на шее, – и бедные зверьки лишились возможности умываться, доставать мордочкой до живота, где беспечно паслись кровососы.

Прошло десять дней, и одна из мышей заболела. У нее вздыбилась шерсть и отнялись задние ноги. Рыжов пришел в неописуемое волнение; он несколько ночей провел у клетки животного, не отходя от него. Какая удача! Какой неслыханный успех! Они нашли переносчика энцефалита, открыли естественно зараженных клещей.

На пятые сутки мышка подохла, и микробиолог ее вскрыл. Растертый мозг, разведенный физиологическим раствором, был впрыснут здоровым зверькам, и те, один за другим, погибли. Тридцать пять раз вводили эмульсию из мозга одной мыши другой, и неизменно наступала гибель.

– Мы должны еще доказать, – заметила Скрынник, – что подопытные животные гибнут именно от энцефалита.

Странное заявление! От чего ж другого им умирать?

– Во всяком случае, не от печеночных колик. Картина болезни не вызывает сомнения. Мы можем, если хотите, проверить.

Скрынник этого только и добивалась.

Она заражает двух мышей: одну – эмульсией из мозга человека, умершего от энцефалита, а другую – из мозга зверька. Через некоторое время животные заболевают и погибают в один и тот же день. И течение болезни и симптомы ее положительно во всем совпадают.

На этом заканчиваются удачи Рыжова. Тысячи клещей, собранных в самых различных местах, не дали больше ни одного заражения.

У Рыжова было слишком горячее сердце, чтобы остыть после первых неудач. Слишком много надежд возлагал он на эту экспедицию, слишком долго о ней мечтал. Со школьной скамьи Рыжов грезил о практической работе. Творческие искания восхищали его, а заниматься ими ему не пришлось. Его уговорили стать педагогом, и безрассудный человек уступил. Три года он рвался из аудитории и вырвался только сейчас.

– Ну, как вас послать? – пожимал плечами Павловский. – У вас ведь не было практики, нет технических знаний и мастерства.

Он помчался в Москву и в течение месяца набирался искусства и опыта.

Его послали с отрядом и приставили к любимому делу. Надо ли удивляться, что работа лишила его покоя. Рыжов не отходил от подопытных зверьков, с замиранием сердца следил за их состоянием. В жаре и духоте, мокрый от пота, он сидел часами за микроскопом; при свете свечи вскрывал погибших животных, чтобы вовремя заразить их мозгом других. Оперируя опаснейшим из возбудителей, он ставил опыты в невероятно рискованных условиях, нисколько не думая о себе. Когда в Оборе разлилась река и холодные потоки прорвались в ледник, где в пробирках хранился мозг погибших мышей – единственные запасы возбудителя энцефалита, – Рыжов, не задумываясь, бросился в холодную воду и, выбиваясь из сил, вплавь добрался до заветных пробирок.