Вдали от Зевса - [2]

Дальше от молнии безопаснее, но где эта полная безопасность, – римская пословица не указывает, так как молния может поразить везде.

Высокое дерево, разбитое грозою, падая, губит, ломает, давит, множество мелких растений, которые ничуть не тянулись за ним, чтобы стать выше остального леса, а лишь несчастною случайностью попали в соседство гиганта.

Смысл и русской и римской пословиц тот, что чем знатнее, умнее, богаче человек, тем легче ему погибнуть от страха пред ним могучих, высших, земных богов, – царей и вельмож, – ненависти по соперничеству со стороны равных, зависти низших, не имеющих в своей руке перунов, но могущих направить такую разящую стрелу из руки, обладающей властью.

Вместе с выдающимся человеком, вызвавшим гром на свою голову, зачастую гибнут люди, ничем не причастные его деяниям, лишь стоявшие вблизи его.

Такова, между прочим, была грустная участь знатного латина Турна Гердония, жившего в эпоху римских царей, – гибель его и близких к нему особ, – гибель одного из зятьев царя Сервия и одной из дочерей его.

Пословица «Дальше от Зевса, дальше от молнии» имеет весьма широкое значение, так как «Зевсом» бывает не только царь или вельможа, но вообще всякий, власть имущий среди его подчиненных, даже раб, поставленный над другими рабами.

Управляющий губит сторожа и сам гибнет с господином (вельможей, которого погубил равный, оклеветал перед царем).

Царевич приревновал жену и подняв свою разящую руку для совершения казни по праву мужа, вместо этого гибнет сам и губит других, потому что не умеет овладеть переном Рока, обращает его на собственную голову.

То и другое – история самая обыкновенная в нашем мире, повторяющаяся бесчисленное множество раз во всевозможных вариациях всегда и везде от сотворения человечества, но тем не менее интересная в безыскусной простоте положений действующих лиц.

Завязка этих событий предлагаемого рассказа, составленного как самостоятельно цельное сцепление бытовых картин римской древности, находится в нашем предыдущем повествовании «При царе Сервии», главная сущность которого состоит в том, что престарелый властитель Рима неудачно отдал замуж дочерей за воспитанных им сыновей своего предшественника по внушению верховного жреца Юпитера, фламина Руфа, который враждует с Турном из-за пограничных участков поместий.

Мы пометили наш предыдущий рассказ 578-м годом, но это относится не к фабуле, а к исторической стороне деятельности царя Сервия, предполагаемый некоторыми учеными год его воцарения, или даже предшествующий эпохе, о чем мнения не согласны, – царствовал ли Сервии 44 года или меньше.

Здесь мы помечаем время событий 536-м годом, как случившихся в конце жизни этого царя, но не в самый момент его смерти, и тоже условно, так как хронология Римской Истории признается верною лишь с эпохи Пунических войн.

У Руфа два внука, Виргиний и Вулкаций; им старый жрец приказывает интриговать в его пользу против Турна и Вулкаций удачно выполняет его план гибели соперника царских милостей, тогда как Виргиний увлекся, полюбил дочь управляющего, и служит целям своего деда лишь косвенно, бессознательно.

Прошло два года с тех пор, как царь Сервий Туллий отдал своих дочерей за воспитанников.

Все сбылось, как предрекали остерегавшие любимцы, но старик-царь долго не замечал своей роковой ошибки, ее дурных последствий, по недосугу заниматься семейными делами за массою хлопот более важных об интересах государства, – не замечал, несмотря на то, что разница характеров особ соединенных им, ярко выступила в первые же дни супружеской жизни новобрачных и положила начало тому не совсем приятному житью-бытью, какое обыкновенно зовется «домашним адом».

Туллия злая сделалась Мегерой[1] для Арунса. Энергичная, разговорчивая, умная, распорядительная, аккуратная женщина, всегда к лицу одетая, чистоплотная, ловкая, она внешним образом привлекала всех, кто не знал внутренней сущности ее души и сердца.

Такой муж, как Арунс, не мог вызвать её расположения; Туллия видела в нем слабохарактерного добряка, мямлю, ленивца, который ровно ни на что блестящее неспособен.

Она его с утра до ночи дрессировала, как невольника, поминутными окриками, наставлениями, а подчас и бросала в него со злости тем, что ей подвернется в руки, – статуэткой, флаконом, туалетной щеткой или зеркалом.

– Он не больше, как червяк, достойный только одного: – чтоб его раздавить ногою, стереть с лица земли вместе со всякою дрянью.

Такое мнение о ничтожестве личности мужа Туллия усвоила с первых дней брака и, не стесняясь, высказывала всем своим ближним, даже отцу.

Детей у них не было и не могло быть при взаимной открытой ненависти.

Арунс втихомолку плакал, но переносил горькую долю терпеливо, с апатичным хладнокровием осла, привязанного к ярму, чтоб вертеть жернов на мельнице.

Туллии доброй жилось с ее мужем сноснее. Люций был деспот, каждое слово которого исполнялось всеми домочадцами с буквальною точностью и немедленно, но жена получала от него не очень много брани, по той причине что, в противоположность домоседу – Арунсу, Люций был очень мало дома, развлекаясь с целым сонмом друзей-кутил такими забавами, которые тщательно скрывали от царя Сервия под предлогами хозяйственных поездок Люция в царские поместья, посещения родственников в Этрурии и т. п.