Вдали от дома - [4]

Я вздрогнул, обнаружив маленького мальчика и девочку, игравших в зарослях дикой мяты. Они нашли свежеснесенное куриное яйцо, подтверждавшее, что мои клуши имели привычку нарушать границы. Возможно, я заговорил с ними, а может, и нет. Я повернулся к навесу, скорее даже павильону, простиравшемуся вдоль всего заднего двора, раньше принадлежавшему жестянщику. Там, в тени, стоял автомобиль: двухцветный «форд-кастомлайн». Конечно, тогда я еще не знал марку, но он был такой новенький и сверкающий, что вобрал все небо – горы белых кучевых облаков – в свои выпуклые крылья.

Я слышал голоса мужчины и женщины, а еще песню остывающего металла.

– Держи.

– Нет, другой.

Должно быть, они мыли посуду: она мыла, он вытирал, стоя у раковины.

Меня неотвратимо тянуло к автомобилю. Сначала я сказал «доброе утро», а затем «куу-и»[5]. А потом оказался под навесом, который стал приютом шумнокрылых голубей. Затем я услышал другой неприятный звук, словно канцелярский шкаф волокли по цементному полу, и вот они уже кричали из-под «форда», удивительная пара в выцветших рабочих комбинезонах, лежа на тележках автослесаря, идолы со сверкающими серебряными гаечными ключами в руках.

Мистер был где-то пяти футов двух дюймов росту, а она еще меньше. Ее волосы столь взъерошены и кучерявы, что ее можно принять за мальчика, если бы не другие признаки, свидетельствующие об обратном. Цвет лица у ее мужа ровный, сияющий, как у девушки. Но речь не об этом. Новоприбывшие уставились на меня, и я каким-то образом понял, что им, как видениям, не требовалось говорить.

«Я Вилли Баххубер», – сказал я, ибо война закончилась чуть меньше десяти лет назад и лучше всего сразу покончить с немецкой темой.

3

«Я Вилли Баххубер», – говорит незнакомец, благослови его бог. Почему я почувствовала благодарность? Потому что он не назвался Уильямом Бахом или Билли Хьюбертом. То есть он был совсем не как мой свекор герр Даниель Бобст, который проживал свои дни в страхе, что его сочтут кислокапустником[6]. Дэн изменил фамилию «Бобст» на «Бобс», а затем притворился авиатором, словно и впрямь служил королю Англии. Когда он вышел на пенсию и занялся утилем, то еще больше поддерживал это фальшивое представление, бахвалясь оболочками снарядов и другой обезвреженной техникой.

Но Дэн уже исчез из нашей жизни вместе со своим убеждением, будто его сын родился на свет, чтобы действовать по его указке. Я не пила обезболивающие уже месяц и знала почему. Нет Дэна. Всё. Коротышка наконец-то был сам себе хозяин, деловито мерил шагами гараж и понимал помаленьку, что я сказала ему правду: мы сможем поставить здесь три автомобиля. Мне так нравилось видеть его счастливым.

Осенний воздух был сладок от прелой листвы. Белая курочка искала червячков. Я даже не удивилась, как она сюда попала. Белая курочка, зеленая трава, голубое небо. Моя Эдит попрощалась с пансионной едой. Она нашла одичавшую цветущую канну позади прачечной. Ронни выкопал мокрый, скользкий теннисный мячик, которым случайно попал в соседа. Мистер Баххубер держал в правой руке дуршлаг, но поймал мячик, отбив его грудью. В дуршлаге лежала цветная капуста и перекатывались яйца, но он мягко отбросил мячик в сторону моего сына, который уже сбежал и преследовал рыжую курицу в нескошенной траве. Я положила гаечный ключ в карман. Эдит прыгнула на наседку Ронни, и та вспорхнула. Кто слыхал про такое? Белая курица с орлиными крыльями. Она уселась на жестяную крышу нашего дома. Нельзя было не рассмеяться.

– Простите, – сказал сосед, и я поняла, что это его наседка.

– Баххубер, – повторил он, напомнив, что я еще не представилась.

– Мы Бобсы, – сообщила я, кивнув на мужа, который смахивал с нашей машины пыль бельгийской метелкой из перьев.

– Его занимают только автомобили, – сказала я.

Он не мог сдержаться, милый Коротышка. Его машины должны быть чистыми. Он мог ездить по самым пыльным дорогам на самые отдаленные фермы, но всегда до прибытия находил ручей, брал замшу, ведро и закатывал рукава. Он показывал свои автомобили в наигрязнейших условиях, но они всегда сияли, как и он сам.

Сосед был высоким и гибким, с худыми руками. Он еще ничего не сказал про дуршлаг, и я не хотела спешить с выводом, что это для нас, но он был приятным на вид, с тонкими светлыми волосами, которые приходилось отбрасывать назад. Когда он хмурился, все лицо собиралось вокруг шнобеля. Его сразу хотелось как-то утешить.

Он сказал:

– Может, я внесу это в дом?

Он имел в виду дуршлаг, и я последовала за ним внутрь, пытаясь вспомнить, куда упаковала крафтовский чеддер. Воскресенье. Все магазины закрыты.

В доме был кавардак и свинарник, грузчики оставили гидроподъемник в коридоре, а кухонный стол – в гостиной. В спальне обвалилась штукатурка – я не заметила это, когда покупала дом. Теперь только я увидела, что печь покрыта вонючим жиром. Я включила газ, но он не зажегся. Я истратила с десяток спичек и последней обожгла палец, пока не признала, что газ не подключен.

Между тем сосед исчез. Возможно, ему стало стыдно за меня, но мы бы наладили быт. Гидроподъемник был шести футов в длину, весил тонну, но я выкатила его в заднюю дверь, через порог и дальше по садовой дорожке. Наконец его остановил гравий.