Вчерашнее завтра: как «национальные истории» писались в СССР и как пишутся теперь - [2]
Историки, если они и обращаются сегодня к «параду историографических суверенитетов» (далеко не у всех такая возможность в силу известных всем гуманитариям бывшего СССР обстоятельств наличествует), заняты в основном теоретическими разоблачениями «новой», нередко запредельной, мифологии, сличением-различением фактов и сфантазированных историографических образов. Похоже, задача эта не вполне корректная: легенда не поверяется рациональной доктриной.
Поэтому, в частности, авторы книги озадачили себя вопросом о природе и истоках разительных перемен, произошедших в историознании постсоветского времени. Случаются, и нередко (в жизни, политике, теоретических заглядах), такие повороты и превращения, смысл которых высвечивает присловье «шёл в комнату — попал в другую». Социальная прогностика здесь не исключение. В своё время, по итогам схватки за «ленинский кафтан» в большевистских верхах, была буквально демонизирована теория «перманентной революции» Троцкого, являвшаяся по сути разновидностью ленинской концепции революционного перехода от капитализма к социализму в мировом масштабе как эпохи классовых битв «по всем фронтам». Идея непрерывной революции мешала сделать легитимным произведённый размен революционного интернационализма и жертвеннности во имя «дела всесветного пролетариата» на державно-бюрократическую стабильность и привилегии.
Между тем стоявший в теоретическом отношении на голову выше других вождей большевизма «пророк революции» уловил, схватил — вопреки своему замыслу — важнейшую черту, присущую постреволюционному обществу. Путь российского социума в XX столетии — это череда перманентных революционных потрясений и сопутствовавших им конфликтов. Истоки «революции сверху» рубежа 20–30-х годов — в столкновении госмонопольной системы с хозяйственной самостоятельностью крестьянских общин. Кадровая чистка 1934–1938 годов, разрешала противоречия между «старой гвардией» и «новыми» элитами. Ultima ratio сталинизма — «культуркампф» 1946–1953 годов — явил миру пароксизм скорее именно сталинского, а не сталинистского, большевистского, курса на достижение социоэтнокультурной энтропийности общества. «Антивождистская» революция 1964-го поменяла «коренных» и «пристяжных» в системе взаимоотношений верховной котерии и аппарата…
Здесь, в этих временах, нужно искать предпосылки своего рода термидора, произошедшего в историческом познании некогда единого советского Отечества.
С распадом СССР и образованием новых государств люди стали пересматривать прежние представления о самих себе, столкнулись с сосуществованием старых и новых идентичностей, в том числе национальных. Это вызвало кризис самосознания и далеко не всегда рационально контролируемые политические проекции, связанные с отрицанием ancien regime и его политической и социокультурной системы. Известно, что когда представители той или иной нации размышляют о своей истории, им тяжело говорить на одном и том же языке. И дело не только в интеллектуальной борьбе за приоритетное право на престижное наследие или в замалчивании позорящих страниц. В различные эпохи национальной жизни выступают на передний план определенные аспекты, отбирается из прошлого то, что соответствует её, этой эпохи, духу.
Сразу после 1991 года повсюду проявились тенденции к героизации, удревнению своей государственности, завышению уровня политического и общественного развития этносов, вообще самоутверждению за счет соседей, созданию модифицированного пантеона выдающихся национальных деятелей. В России некоторые историки стали усматривать преодоление кризиса идентичности в возвращении к «русской идее», в Таджикистане отдельные учёные начали размышлять над причинами и последствиями того «вольнодумства», которое результировалось в негативистской саморефлексии: «Мы ни то, и ни это, и ни третье». На Украине «болевой» оказалась проблема этногенеза украинцев и места в нем Киевской Руси, в Молдавии — запутанность исторических отношений основного этноса (молдаван) с Россией и Румынией, а в Армении заговорили о «карабахизации» своей национальной истории.
По сути, оппозиция «своё/чужое» нередко возводилась в нечто непримиримое. Диалогические отношения (в смысле Бахтина), когда «чужая» культура в глазах другой раскрывала себя полнее, а соприкосновение одного смысла с другим показывало глубины обоих, стали деформироваться. Это являлось последствием, с одной стороны, той политики, которая сопровождалась отрицанием у другого народа «своего» прошлого и, с другой стороны, разрушением исторической памяти. Дало о себе знать стремление заменить советским — «интернациональным» — пластом истории национальные традиционные картины мира и одновременно распространить идею якобы русского превосходства. В национальных историях явились скрытые и открытые формы отчуждения от русской истории и культуры, возникла даже мания этновеличия.
В первое десятилетие XXI века условия для историописания на постсоветском пространстве усложнились. Произошли первые постсоветские «цветные революции» с харизматическими провайдерами и первая война между бывшими республиками СССР с трагическими последствиями. Появились новые независимые государства и новые границы. Военные и экономические конфликты вышли за пределы постсоветского пространства, стали дополнительным свидетельством того, что довольно быстро складывается иная конфигурация, не связанная с однозначным доминированием какой-либо страны среди заново образованных государств. Наоборот, появляются новые арбитры при осложнении межгосударственных отношений и новые богатые спонсоры в контексте экономического кризиса. Одновременно растет и роль независимых интеграционных институтов, в том числе в гуманитарной сфере, в продвижении новых научных проектов.
Монография посвящена актуальной научной проблеме — взаимоотношениям Советской России и великих держав Запада после Октября 1917 г., когда русский вопрос, неизменно приковывавший к себе пристальное внимание лидеров европейских стран, получил особую остроту. Поднятые автором проблемы геополитики начала XX в. не потеряли своей остроты и в наше время. В монографии прослеживается влияние внутриполитического развития Советской России на формирование внешней политики в начальный период ее существования. На основе широкой и разнообразной источниковой базы, включающей как впервые вводимые в научный оборот архивные, так и опубликованные документы, а также не потерявшие ценности мемуары, в книге раскрыты новые аспекты дипломатической предыстории интервенции стран Антанты, показано, что знали в мире о происходившем в ту эпоху в России и как реагировал на эти события.
Среди великого множества книг о Христе эта занимает особое место. Монография целиком посвящена исследованию обстоятельств рождения и смерти Христа, вплетенных в историческую картину Иудеи на рубеже Новой эры. Сам по себе факт обобщения подобного материала заслуживает уважения, но ценность книги, конечно же, не только в этом. Даты и ссылки на источники — это лишь материал, который нуждается в проникновении творческого сознания автора. Весь поиск, все многогранное исследование читатель проводит вместе с ним и не перестает удивляться.
Основу сборника представляют воспоминания итальянского католического священника Пьетро Леони, выпускника Коллегиум «Руссикум» в Риме. Подлинный рассказ о его служении капелланом итальянской армии в госпиталях на территории СССР во время Второй мировой войны; яркие подробности проводимых им на русском языке богослужений для верующих оккупированной Украины; удивительные и странные реалии его краткого служения настоятелем храма в освобожденной Одессе в 1944 году — все это дает правдивую и трагичную картину жизни верующих в те далекие годы.
«История эллинизма» Дройзена — первая и до сих пор единственная фундаментальная работа, открывшая для читателя тот сравнительно поздний период античной истории (от возвышения Македонии при царях Филиппе и Александре до вмешательства Рима в греческие дела), о котором до того практически мало что знали и в котором видели лишь хаотическое нагромождение войн, динамических распрей и политических переворотов. Дройзен сумел увидеть более общее, всемирно-историческое значение рассматриваемой им эпохи древней истории.
Король-крестоносец Ричард I был истинным рыцарем, прирожденным полководцем и несравненным воином. С львиной храбростью он боролся за свои владения на континенте, сражался с неверными в бесплодных пустынях Святой земли. Ричард никогда не правил Англией так, как его отец, монарх-реформатор Генрих II, или так, как его брат, сумасбродный король Иоанн. На целое десятилетие Англия стала королевством без короля. Ричард провел в стране всего шесть месяцев, однако за годы его правления было сделано немало в совершенствовании законодательной, административной и финансовой системы.
Владимир Александрович Костицын (1883–1963) — человек уникальной биографии. Большевик в 1904–1914 гг., руководитель университетской боевой дружины, едва не расстрелянный на Пресне после Декабрьского восстания 1905 г., он отсидел полтора года в «Крестах». Потом жил в Париже, где продолжил образование в Сорбонне, близко общался с Лениным, приглашавшим его войти в состав ЦК. В 1917 г. был комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте и лично арестовал Деникина, а в дни Октябрьского переворота участвовал в подавлении большевистского восстания в Виннице.