Вчера, позавчера… - [42]

Там я и увидел впервые Маяковского, Бурлюка и самую комическую фигуру «эпохи будущего» — Крученых с его «дырбулщил», словом, им изобретенным, дальше чего он не пошел!..

Вечер, посвященный Блоку, лекция о его творчестве и декламация стихов Владимира Пяста. Ну, как же не пойти?! Посиди один вечер и все сразу будешь знать! О, эти чертежи! Как они отнимают время! И, конечно, «как унижают сердце нам они»!

Элегантно одетый поэт, мало кому известный, начинает общий обзор творчества Блока. По ходу дела, умно перемежая свой доклад читкой стихов. Бархатный баритон, сильного звучания. Читает стихи умно и тонко; подчеркивая смысл, он никогда не нарушает музыкальной ритмики стиха! Может быть, я никогда и не слышал лучшего чтения Блока!

Сзади меня шепчут: «Это же самый интимный друг Блока, вместе кутят!..» Ну, я — провинциал, для меня все интересно!

Голос бархатный и четкий несется к потолку:

Не подходите к ней с вопросами,

Вам все равно, а ей — довольно:

Любовью, грязью иль колесами

Она раздавлена — всё больно.

Гром аплодисментов, поклонницы поэзии — бестужевки, раевки и медички неистовствуют! Красивый мужской голос, тоже ведь на что-то действует…

Дамы средних лет, в пенсне, вынимают батистовые платочки и прикладывают их к глазам!

Девушка пела в церковном хоре

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою…

Но этот самый Владимир Пяст… не сливается с «толпой», он дает почувствовать, что он как-то выше ее… Позволяет себе и поиронизировать.

— Ну, и наконец я прочту вам стихи, перед которыми падают ниц, благоговеют и умилены все «гимназистки» нашей необъятной России.

Отдых горлу… Многозначительная пауза… И глухим, каким-то «туманным» голосом, почти тяжко и монотонно он начинает:

По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух…

И медленно… (Ах, как выразительно он произносит это «медленно»!) — И медленно пройдя меж пьяными!..

Надо ли говорить, что тут было!

В середине доклада был антракт. Невдалеке от эстрады в проходе стоял человек. Крепко сбитый. Выше среднего роста. Он держал руки скрещенными на груди… Смотрел на публику, но, казалось, не видел ее!

Он был странно одет, почти неприлично для тех времен, для довоенного 13-го года! На нем был шерстяной белый, безукоризненной чистоты свитер с воротом у самого горла! Не костюмчик «тройка», свежие воротнички и галстук с «разводами павлиньего пера», проколотый булавкой с жемчужиной. Иначе же нельзя в общественном месте! Лыжник, пришедший прямо из снегов!.. Это впечатление усиливалось обветренным цветом лица и слегка кудрявыми тускло-рыжеватыми волосами. Светлые, почти стеклянные, как у птицы, глаза говорили тоже о чем-то «норвежско-датском»!

Все проходили мимо него, слегка даже задевая его в тесноте, взволнованные стихами любимого поэта!

Никто! Никто не подозревал, что они проходят мимо самого Блока. Мне указал на него один мой друг, который «все знал». Фотография поэта, отпечатанная в десятках тысяч экземплярах и продававшаяся во всех книжных и писчебумажных магазинах, оповестила Россию об облике поэта!

Фотография «передержанная»! Черные кудри, чувственный рот, полузакрытые, с прищуром, черные глаза. Образ демона в бархатной куртке с белым отложным воротничком. А главное, что этот «демон» вторил еще каким-то ранее виденным оперным образам! Популярности ведь вредит и новизна и неожиданность! Садиться надо в «нагретое» кресло! Лыжник, Датчанин — кто в нем признает поэта!

Помню и другой вечер в Тенишевском зале, тоже «выступления»… И в качестве какого-то «дивертисмента» выступила Глебова-Судейкина с танцами и в костюме, ею самой придуманном!

Я сидел в первых рядах и мог почувствовать все оттенки ее фигуры, радостного лица, ее волос и цвета ее тела!

Это была действительно песня — «Танец Радости»! Праздник, воплощенный в женщине, в ее движениях, во всем ее существе! Так женщина когда-то воплотила «Победу»! Ника Самофракийская!

Безмятежный праздник, которому никогда не будет конца!

Весна во всех своих улыбках! Никаких трагедий! Никаких туч! Так мне казалось из первых рядов партера, когда я смотрел на нее снизу вверх!

О, весна без конца и без краю—

Без конца и без краю мечта!

В этом же Тенишевском училище видел я впервые «футуристов», о которых мелькали шутливые и насмешливые сведения в вечерних газетах и журналах.

Я достал билет довольно легко. Народу было не так уж много, и при начале «выступления» можно было свободно пересесть в первые ряды.

Приходили люди главным образом посмеяться, но были и такие, вроде меня, которым хотелось узнать, есть ли у них «зерно» будущего или это только ловкий спектакль-эстрада, главной целью которого было «зашибить деньгу» для прожитья!

Все-таки я верил в прогресс искусства, и имена Сезанна, Ван Гога и Тулуз-Лотрека — были именами святыми для меня!

Однако поэзия и ее «ходы» не всегда параллельны ходам живописи.

Думать, что футуристы знаменовали собою выступления пролетариев против буржуев, то есть, что это были «классовые» выступления, — никому не приходило в голову.

Позиций «пролетариата» там меньше всего чувствовалось! «Пощечина» общественному вкусу, конечно, была явная, но с позиций скорее художественной богемы, которая отвергает «старых богов»!