Вблизи Толстого - [25]

— Ну, простите его.

Или:

— Простим его.

И я вижу его слегка сгорбленную старую фигуру, слышу старческий добрый голос, вижу его глаза и сразу перестаю понимать, как это я мог минуту перед тем быть таким ожесточенным.

7 апреля. Завтра я еду в Крым.

11 апреля. Нынче утром отправился в Гаспру. Видел Л.H., который произвел на меня гораздо лучшее впечатление, чем я ожидал. Я счастлив, что снова увидал его, и во мне есть слабая надежда, что он поправится и проживет еще.

13 апреля. Нынче Л. Н., когда его привезли в кресле в столовую, сказал мне:

— Мне хочется поговорить с вами, я услыхал ваш голос я обрадовался.

Так хорошо у меня стало на сердце от этих его слов…

21 апреля, Гаспра. По приглашению семьи Л. Н. я переехал в Гаспру.

Нынче немного поговорил со Л. Н. Он опять сказал по поводу Горького и вообще современной литературы:

— Я вот все думаю: неужели я уже так стар стал, что не понимаю нового искусства? Я стараюсь, искренно стараюсь вникнуть в него, но не могу заставить себя сочувствовать ему. То же и новая музыка. Я, правда, по отношению новой музыки и не старался никогда особенно, но она не действует на меня, чужда мне.

Л. Н. поправляется, делается бодрее, и есть полная надежда на восстановление сил. Я ему сказал нынче:

— Жаль мне, что мало я вас видел на этот раз.

Он мне ответил:

— Да, и мне очень жаль.

Л. Н. никогда не скажет так просто из учтивости; да и тон был теплый, ласковый. Теперь я очень надеюсь увидать его в Ясной.

I мая, Москва. Я говорил в Гаспре со Л. Н. о беспорядках в Харьковской и Полтавской губерниях. Л. Н. рассказывал, как граф Капнист передавал ему известный рассказ о переодетых студентах, якобы вызвавших всю смуту. Л. Н. сказал:

— Это мало вероятно. Это рассказывают консерваторы, чтобы найти виновников движения, причины которого гораздо глубже.

По поводу того, что крестьяне не производили над людьми никаких насилий, Л. Н. сказал:

— Я все вспоминаю слова Пушкина: «Ужасен бунт русского народа, бессмысленный и беспощадный». Не помните, откуда это? Это совершенная неправда. Русский крестьянский бунт, наоборот, отличается в большинстве случаев разумностью и целесообразностью. Разумеется, бывают исключения, вроде, например, еврейских погромов, но это только исключения.

Здесь нас перебили. Н. Л.Оболенский и Александра Львовна принесли ежа, а потом я вышел из комнаты, чтобы не утомлять Л. Н.

II мая, 11 час. утра. Опять тревожные вести о Л. Н. Опасаются брюшного тифа.

14 мая. У Л. Н. брюшной тиф, которого он, вероятно, не перенесет после такого тяжелого воспаления легких и при его слабом сердце.

23 мая. Я перебирал нынче фотографические карточки и смотрел на Л.H., который завтракает (на балконе в Гаспре). Такая это прекрасная карточка! Мне все казалось, что я слышу его голос, и так странно было представить, что он лежит так далеко, больной, без сил…

28 мая. Получил открытку от Татьяны Львовны от 24 мая. «Уезжаю из Гаспры завтра. Оставляю отца, выздоровевшего от тифа, но еще очень, очень слабого. Тем не менее ему очень хочется эмансипироваться, и его только с трудом можно удерживать от больших неосторожностей. Так что уезжаю я далеко не покойная. Думают к пятнадцатому июня ехать в Ясную. Дай—το Бог».

Как‑то весною я получил от Н. Н. Ден (сестра жены Ильи Львовича) письмо, отрывки из которого привожу: «Вчера вечером была у меня сестра, Софья Николаевна, прямо из Гаспры, которая вчера же уехала и очень жалела, что не могла вас повидать. Л. Н. теперь почти вне опасности, но лежит и так слаб, что едва поднимает голову. Все дети, кроме Льва, остались еще при нем, и дежурство врачей по ночам продолжается. Возобновления подъема температуры не было. Я сегодня буду весь день и вечер дома, так как не совсем здорова, и буду очень рада, если вы ко мне зайдете, чтобы передать вам некоторые подробности о Л. Н.»

Я в тот же день, разумеется, отправился к Н. Н. Ден, которая, кроме различных подробностей о состоянии здоровья Л.H., рассказала мне со слов сестры следующий характерный случай. Когда Л. Н. было совсем плохо, он считал, что умирает и прощался со всеми, бывшими при нем. Брату Сергею Николаевичу и сестре Марии Николаевне он продиктовал письма, которые собственноручно только, кажется, подписал. Письмо брату подписал: «Левочка». Из детей в Гаспре не было одного Льва Львовича, которому Л. Н. также продиктовал письмо. Лев Львович своей литературной деятельностью на страницах «Нового Времени» причинял за последнее время немало огорчений Л. Н. Читавшие письмо ко Льву Львовичу говорят, что это предсмертное прощальное письмо было глубоко трогательно. Письма этого отправить не пришлось, так как Лев Львович приехал в Гаспру сам. Когда он вошел ко Л.H., Л. Н. сказал ему, что ему трудно говорить, а все, что он думает и чувствует, он написал в своем письме, и передал письмо сыну. Лев Львович прочел письмо тут же, в комнате Л. Н., потом вышел в соседнюю и на глазах у всех сидевших там — между прочими графини Софьи Николаевны Толстой — разорвал письмо умирающего отца на мелкие кусочки и бросил в сорную корзину…

20 июня. Я получил от Софьи Андреевны открытку от