Вблизи от Рейна - [16]

— Что главное в Мюнхене? И сам ответил:

— Пиво! С чем больше всего баварец не хотел бы расстаться? С пивом!

Сказав эту речь, старик подсел к нам и выдал тайну производства баварского пива: «Представляете, солод плюс хмель, плюс вода и все — получается пиво. Но надо его сварить!»

Это здешний завсегдатай. У таких тут своя постоянная кружка. Подает официанту жетон — и тот приносит.

— Сколько же лет ходите в «Хофбрайхауз»?

— О, начал еще до войны!

— Воевали?

— А как же, в пехоте! Был на Восточном фронте. Есть такой город Орел…

— В сорок первом были в Орле?

— Нет. В сорок третьем!

— Ну и как?

— О, пиво рекой, танков — не надо!

Старик пытался запеть любимую песню, но память его удержала лишь первые три слова.

— Пойду-ка узнаю, как дальше. — И он направился к оркестрантам.

В зале много туристов. Они сидят сравнительно тихо. Уходя, норовят украсть кружку на память. Но в дверях стоит внушительного роста отниматель кружек. Он делает это не зло, улыбаясь.

Полтысячи людей в зале. Пиво течет рекой. Больше всех тут, кажется, пьют оркестранты. Животы у них похожи на барабаны. Музыканты вытирают пот, бегают прогуляться и опять дуют в трубы и дуют пиво. Тут можно заказать мелодию по душе — достаточно бросить две марки в стоящую возле оркестра свинью из фарфора.

То в одном конце зала, то в другом вставшие за столом, раскачиваясь, подпевают оркестру.

— Вы, я вижу, не немцы, — появляется наш старичок. — Так вот, фюрер выступал тут… Нет, сам я не видел. Но, говорят, вон за тем столом он сидел.

Гром посуды, стук кружек, галдеж, выкрики, хохот, стук ладонями по столу, заменяющий аплодисменты. Пропахший капустой и пивом зал-великан кто-то назвал родильным домом нацизма. Легко представить, какие речи тут говорились.

Наш старичок опять пошел к фарфоровой свинке и опустил в ее спину монетку. Оркестр грянул то, что сам старик никак не мог вспомнить. Это была народная баварская песня. Старик встал на скамью, начал подвывать и вдруг прослезился.

— Вы знаете, сколько в Баварии сортов пива?.. Один человек за жизнь все сорта испробовать не может! Понимаете, не может — коротка жизнь…

В Мюнхене много всего интересного: старинная архитектура, музеи, опера, уличные певцы и артисты, шумный и пестрый рынок. Но почему-то все непременно советуют сходить в «Хофбрайхауз», «иначе не заикайтесь, что видели Мюнхен».

В долине Неандерталь

Надпись у въезда в маленький городок ошарашивала: «Неандертальцы приветствуют дисциплинированных водителей!» Мы почтительно сбавили скорость и, глянув на карту, уверились: да, едем долиной реки Неандер. Именно тут в 1856 году откопаны были останки древнего существа, уже ушедшего от обезьяны, но до облика Аполлона не дотянувшего, — неандертальца!

Дорожная надпись предполагала, что здешние потомки общего нашего предка — люди, юмора не лишенные, и мы решили это проверить. Сделать это было непросто. Неандертальцы еще не спали, но музейчик и все заведения, кроме ресторана «Неандертальский двор» и парикмахерской, были закрыты. Мы стали поджидать жертву. К ресторану подъехал черный, как ночь, «мерседес». Из него вышла дама в шуршащем платье до пят и почтенный мужчина, раза в два старше своей подруги. Эти шутку могли не понять. Но вот появился индивидуум попроще и стал поправлять меню, висевшее на двери.

— Скажите, не могли бы мы здесь увидеть кого-нибудь из неандертальцев?

Человек с улыбкой обернулся:

— Он перед вами. Чем могу служить? Мы посмеялись вместе и познакомились.

— Заходите, — сказал Манфред Штайнебах, — сегодня отличная заячья спинка.

Украдкой взглянув на цены в меню, мы честно сказали неандертальцу, что сегодня на ужин предпочитаем скушать не заячью спинку, а сосиски или яичницу. Неандерталец оценил откровенность и задержался с нами минут на десять, объяснив, что местечко живет туризмом, что все тут действительно дорого, рассказал, где именно были отрыты знаменитые кости и что мы могли бы увидеть в музее.

Перед музеем стояла скульптура из алебастра, окрашенная серебристой краской. Невысокого роста дебил держал в правой руке дубинку, а в левой — камень. Взгляд его был устремлен в будущее.

— Неужели при столь высокой стоимости заячьей спинки нельзя создать что-нибудь более приближенное к оригиналу?

— Вы правы. Это никуда не годится. Скульптуру поставили, когда сюда только-только начали ездить туристы. Изуродовали человека! Несомненно, он был не таким неприятным.

Манфред Штайнебах заверил нас, что уже через год не только скульптура будет другая, но и весь музей — тоже. «Сорок миллионов будет затрачено. Вы понимаете — сорок!»

В новом музее неандертальца предполагают одеть в современный костюм — показать: он был совсем недалек от современных неандертальцев.

Мы прошлись по поселку. Было тепло и тихо. В кустах журчала речка Неандер. Лаяла где-то незлобно собака, и плакал, возражая что-то матери, неандерталец лет трех-четырех.

У крайней калитки белела записка: «Продается картофель». По запаху дыма чувствовалось: неандертальцы умеют делать хорошую колбасу. Все окна светились голубым светом — потомки древнего человека смотрели футбол.

В поисках впечатлений заглянули мы в почему-то открытую парикмахерскую. Цирюльник кинулся к нам, как бросается долго ждавший паук на муху, залетевшую в паутину. Плата за стрижку равнялась плате за спину зайчика в ресторане. Но мы покорились судьбе и, расставшись со скудным излишком волос, обогатились тремя историями, одна из которых к истории древнего человека отношения не имеет, но объясняет, почему одеколон называют одеколоном и почему немецкая знаменитая фирма душистых снадобий имеет цифровое название «47/11».