Важное время - [14]

Теперь я бежал, разглядывая впереди себя пол. Повороты, извивы ходов, какие-то отнорки и ниши мелькали друг за другом. Я не крутил головой, смотрел только под ноги и изо всех сил пытался оторваться от преследователя. Погоня не приближалась, но и не отставала. Ход начал раздаваться вширь, когда впереди показалось большое темное пятно. Я развил такую скорость, что времени оценивать и раздумывать не оставалось. Я оттолкнулся изо всех сил и прыгнул.

Огонь факела, скачущий вместе со мной по извивам и поворотам, прыжка не пережил. Я упал, больно ударившись плечом, лязгнулся нижней челюстью о собственное колено, едва не откусив язык. Факел, выбитый из руки, отлетел и погас.

Преследователю пришлось куда хуже. Он рухнул вниз, и я услышал, как тело ударилось о камень. Я подвигал челюстью, потер ушибленное плечо. Стараясь не приближаться к дыре в полу, пошарил по земле перед собой. Пористый камень слегка царапал кожу ладоней. На карачках я опползал все вокруг и наконец нашел факел. Вытащил из-за пазухи огниво, вспоминая добрым словом наставника. Руки дрожали, и я с трудом запалил трут и поджег факел.

Преследователь в черном свернулся клубком вокруг острого каменного конуса на дне ловушки. Тот встретил его как надо – негодяй не шевелился.

«Гад! Такую смерть моему другу приготовил, паскуда! Еще и дым из дымаря, наверное, непростой». – Я представил, как мучился от страха Боря, слыша приготовления и разглядывая показавшийся дым из угла. А дверь в комнате такая, что стучи не стучи – не услышат. А услышат – открывать не заторопятся.

Вообразив, как Боря корчится от удушья, разрывая и царапая шею, я схватил обломок камня и швырнул вниз. Камень отскочил от тела, а преследователь не пошевелился. Добегался, сволочь!

Подняв факел повыше, я сделал пару шагов вперед. Ход оборвался внезапно, и стены убежали в темноту. Я сразу почувствовал, что массив свода больше не давит на меня.

– Бу, – сказал я темноте.

– Бу-у-бу-у-бу… – ответила темнота. Эхо запрыгало игрушечным мячиком, который ребенок кинул в темноту. Передо мной раскинулся огромный подземный зал, а я, маленький мальчик с догорающим факелом, стоял у входа. Я понял, что окончательно и безнадежно заблудился в извилистых лабиринтах подземелий Атриана.

Все время сумасшедшего бегства я бежал под уклон – ноги сами несли меня. Значит, теперь я далеко от поверхности, глубоко под землей. Мысль о том, что многие и многие метры земной толщи отделяют меня от солнечного света, привела в отчаяние. Оно росло и росло, как снежный ком, норовя сорвать в панику.

Усилием воли я потушил факел – зажечь вновь не трудно, а вот поберечь стоит. Сел у стены, прислонил затылок к шершавой стене тоннеля и согнул ноги в коленях, прижав к груди. Тишина и темнота объяли меня, и я медленно и глубоко вздохнул.

«Когда злость и отчаяние расправят крылья… когда дваждырожденный перестает помнить себя от ярости… знай, Оли: это два пламени души спорят, кто ярче», – пришел из темноты голос Туммы.

Я закрыл глаза и воочию увидел перед собой коленопреклоненную фигуру. Он сидел на пятках, положив большие ладони на колени, и ровным голосом рассказывал то, что сумел вспомнить. Чуть раскачиваясь, прикрыв глаза, великан неторопливо вел свой рассказ.

«У меня был покой и было время, Оли. Я отыскал слова Туомаллы, которые она оставила внуку. Чужой огонь попадает в тело, – он развел руки и резко соединил их, хлопнув перед собой, – и человек становится дваждырожденным. Огни переплетаются». – Он сомкнул ладони, переплетя пальцы.

Я вспомнил свое падение и боль, вспомнил бред и горячку и кивнул.

«Дваждырожденных мало. Очень мало. О них не ведают. О них остался слух, преданье. Мой народ не верит книгам и не умеет писать. Мы помним. Помним и не теряем запомненное». – Он помолчал.

«Когда два огня сплетаются, то, если хозяин старый, – они погаснут оба. Огня станет слишком много для старого тела, и оно сгорит. Если хозяин тела взрослый – он сойдет с ума. Двойной огонь слишком жаркий – и он опалит его изнутри».

«А если хозяин ребенок?!» – едва не закричал я, но побоялся нарушить транс Туммы.

«Если ребенок уцелеет в двойном огне, то сначала они расходятся. – Тумма расплел пальцы и вновь развел руки в стороны. – Два огня спорят, кто ярче. Когда злость и отчаяние расправят крылья… когда дваждырожденный перестает помнить себя от ярости… знай, Оли: это два пламени души спорят, кто ярче».

«Кто же победит в споре?» – спросил я.

«Родной огонь всегда сильнее. Хозяин останется прежним, – ровным голосом ответил Тумма и вновь соединил ладони, переплетя пальцы. И добавил непонятное: – Но огонь дваждырожденного всегда ярче».

«А где сейчас мои огни?» – упавшим голосом спросил я.

Тумма перестал раскачиваться и поднялся. Легкой походкой приблизился и положил мне руку на макушку.

«Твои огни почти соединились», – и Тумма свел ладони вместе так, что между ними остался лишь маленький зазор.

– Спасибо, Тумма… – прошептал я и открыл глаза.

Тот разговор с Туммой и нынешнее вынужденное бездействие расставили все недостающие точки. Туго свернутый клубок нитей моей прошлой жизни кинули под ноги на тропинку, как в волшебной сказке, чтобы он катился и указывал путь. Клубок покатился, разматываясь, и истончился, а от прежней жизни осталось чуть-чуть. Я уже не помнил имен детей, жены, родителей. Мое минувшее имя прощальным приветом моргнуло из темноты.