Вайси вёса - [2]

И жили так долго, что не надо было смотреть под ноги, когда поднимаешься по лестнице, потому что ноги знают каждую ступеньку, а по утрам руки сами находят кувшин с водой. И всё привычно, всё уютно. Пока вдруг не увидишь руку соседа на её талии.

О некоторых вещах начинаешь задумываться, только когда тебе плохо. Жилы пульсируют, меж лёгких набухает тяжёлый комок, под его грузом начинаешь невольно прогибаться. Раньше мне было всё равно, что хуже: смерть или измена. А теперь стою, собираю осколки винных бутылок и думаю. Смерть — это равный обмен: от тебя уходит близкий человек, но остаются хорошие воспоминания. А после измены всё внутри облито мерзкой гнилью. А вспоминать хочется только светлое, и ты ищешь в памяти место, в котором нет этой женщины. Те дни, когда легко было вдыхать солнечные лучи и выдыхать прозрачный газ. Вот бы сейчас встретить Красноглазого, послушать его разговоры. Раньше я всё пропускал мимо ушей. А теперь — поломал бы голову, глядишь, он объяснил бы мне, почему людям иногда бывает так плохо. Почему. Или зачем. И почему или зачем вообще это всё? Ну вот это вообще всё. И как оно устроено. Какого нормального человека заботят эти вещи?

Будто бы есть какая-то польза в размышлениях о том, что такое чувства, и откуда берутся мысли. Размышлять о размышлениях. Такое умеет только гнилой Красноглазый. В болячках он весь, что снаружи, что внутри.

Все беды от женщин. Ох, если я сейчас не перестану о ней думать, то и сам покроюсь весь в белыми пятнами. Надо будет вовремя напиться тлиного вина. Поваляешься посреди поля, поорёшь несчастных песен, потом снова позеленеешь. Не я первый, и не я последний. И жена у меня не последняя. Хоть и первая.

Вот, кстати, что-то такое говорил Красноглазый. Минутку, дайте вспомнить. Господи, как же плохо мне. Вот здесь давит, между лёгкими. И вино это мерзко пахнет сладкой тлёй. Как тот освежитель воздуха…

Я был женат дважды.

Вспомнилось так легко и естественно, будто воспоминание всегда жило во мне, лежало сухим листиком на дне садовой бочки. Полилась из шланга первая весенняя вода, и листик всплыл на поверхность.

Ну да, Катя. Катя была замужем за другом моего друга. Мы познакомились на дне рождения, и я её приревновал. Влюблялся и влюблялся до тех пор, пока в жизни ничего не осталось, кроме комка в горле, который мешал глотать. И я пошёл отбивать Катю у мужа. И — надо же — отбил! Какой я был упорный, оказывается. В прошлой жизни.

И, кстати, совершенно зря отбил. Спустя шесть лет мы разъехались. Детей у неё всё равно быть не могло. Наверное, поэтому и за мужчин она не слишком держалась.

А потом я познакомился со второй женой. Ну, это была настоящая жена. В том смысле, что имени я её не запомнил: просто Жена. Она покупала мне свитера и кормила пловом. Она спрашивала про работу, а я ей отвечал: «Сегодня заказали две машины, а на одну потеряли путевой лист. Ну и Василенко разорался на этого рыжего». Рассказывать было неинтересно, да и она не внимательно слушала. Но ведь мы же семья. Поэтому я купил машину, которая нам не нужна. Но ведь мы должны ездить вместе на дачу. Она купила чехлы.

Она купила чехлы в машину. В машине были чехлы. В машине были такие полосатые чехлы. Чехлы и освежитель воздуха.

Мы обнимались, она прижимала меня к себе. Мне было душно, но я обычно не разжимал рук, терпел, чтобы её не обидеть. Обниматься было так жарко. А платье у неё шуршало, как…

Ну да, как у мамы.

А ведь Красноглазый уже всё понял. Он ходил, талдычил своё. Старики над ним смеялись и кидали палками. А он всё нудел и талдычил своё про внешний мир. Послушаешь его с утра, пока солнце не припечёт, потом встанешь, не дожидаясь, пока он фразу закончит, слепишь бутылку из смолы и пойдёшь к сливе, на которой тли пасутся — за вином. Угостишь его. Он пьёт и всё заливает.

Он говорил, что… Вот вспомни теперь на трезвую голову. Он говорил так: «Сперва мы пишем книгу, а потом — читаем». В первой жизни события вызывают эмоции. А во второй — эмоции вызывают события. И мы проживаем наши эмоции в обратную сторону.

Я щурился от весеннего солнышка и развлекался тем, что глядел сквозь бутылку. Сквозь пустую бутылку солнце розовое. Сквозь полную — фиолетовое. А он распинался: мол, запоминайте, молодой человек. Сейчас вы кретин беспамятный, помесь растения с насекомым. А как нахлынет — задумаетесь.

Я шёл пописать на дерево, а он стоял за спиной и нудел: наивно, говорит, полагать, будто то, что мы думаем и чувствуем, происходит у нас в голове. Мозг — только приёмник и транслятор. Сперва — транслятор. Мы рождаемся животными из мяса и костей и день за днём посылаем в эфир всё более сложные сигналы: растём, спотыкаемся, учим буквы и цифры, ссоримся, любим, получаем зарплату, ревнуем, прыгаем в бассейн с трёх метров. И посылаем в эфир сигналы радостей, ненавистей, сожалений. И след наших эмоций, слепок наших мыслей хранится где-то извилистой линией, красной змейкой кардиограммы, канавкой виниловой пластинки.

А потом — где-то рождается другое существо. Вы меня слушаете? Совсем другое, неважно какое — чешуйчатокрылое или слизистое. Какой-нибудь малоизвестный Fenobulidofulus Vulgaris. Или вообще инопланетянин. А ведь своей головы-то у него тоже нет! Всё оттуда. И он читает свой след из прошлой жизни. Проживает свои эмоции заново. Но — с конца. Вы слушаете меня? В обратную сторону проживает! Запомните хотя бы эту простую мысль: «Мы это уже чувствовали». Только по другому поводу.