Ваятель фараона - [23]

– Иути, моему старому мастеру, а также Небамуну и Джхути, – начинает нерешительно Тутмос, – очень не нравятся каменные изваяния, которые по велению царя воздвигнуты в святилище Атона, и…

Ипу внезапно прерывает его:

– Ты говоришь о Небамуне? Третьем пророке храма Амона? Ну, тогда это меня нисколько не удивляет! Разве тебе неизвестно, Тутмос, что жрецы Амона всегда идут против правды?

– Что значит «против правды»… почему?

– Потому… потому, что ложь – источник их жизни! Она позволяет им неплохо жить!

– Однажды ты уже говорил мне о правде. Ты сказал, что царь повелел высечь ее из камня. С тех пор эти слова преследуют меня. Но что… что такое эта правда? И что такое ложь жрецов?

– Ложь жрецов Амона в том, что они считают своего бога могущественнее всех других богов. На самом же деле Pa – самый могущественный бог! И его образ воплощен не в Амоне, как утверждают жрецы, а в Атоне, в огненном диске солнца! Он ежедневно восходит на восточном небосклоне и своими лучами оживляет все страны. Все, что есть на земле, создал он. Цыпленок в яйце получает от него жизнь и силу, чтобы разбить скорлупу, когда настанет время, и воздух, необходимый для дыхания. А ребенок во чреве матери? Атон дает ему жизнь и питает его до рождения. Он создал Реку в преисподней и заставляет ее выходить из скал, наводнять нашу страну, приносить плодородие. Он позаботился и о чужеземных странах и дал им Реку на небе, которая, изливаясь дождем, увлажняет их поля. Он отец всего, что живет и движется. А наш царь Ваэнра – его возлюбленный сын, который познает его во всех его помыслах.

– Значит, все, чему учили жрецы со времени первых царей этой земли, было неправдой? Ошибались наши отцы, ошибались цари… а может быть, они лгали?

– Не все ложь! Правда известна с самых древних времен. Еще на древнейшем холме, поднявшемся из недр земли, был воздвигнут священный камень Бенбен, впитавший первые лучи бога солнца. Там, в Северном Оне, Ра почитался в своем истинном образе – в образе Атона. Однако вскоре жрецы извратили эту истину. Каждый город, каждый ном стал поклоняться своему собственному богу, а жрецы везде говорили: «Pa – это наш бог!» Ведь и Мин из Коптоса, и Монт из Южного Она, и Хор из Эдфу, и, конечно, Амон нашего города – каждый из этих богов не что иное, как Ра, господин неба. Жрецы хотели властвовать над всем миром. Однако наш царь разгадал их намерения. Он еще очень молод, но Атон открыл ему истину. Поэтому-то и ненавидят царя все те, кто кормился ложью. Они клевещут на него, говорят, что он разрушает древний порядок и выступает против правды. Но богиня Маат, дочь Ра, обитает в сердце царя, и он живет ради нее! Маат – это правда, которая одна охраняет порядок и справедливость! Вот почему наш царь не терпит неправды ни большой, ни малой. Вот почему он сказал нам: «Изображайте все вещи такими, какими они являются на самом деле. Не надо их приукрашивать, не надо никакой лжи. Высекайте мне правду из камня!»

Ипу говорил, охваченный священным трепетом. Но вот он замолчал и посмотрел прямо в лицо Тутмоса, сидящего рядом с ним. Но юноша и не пытался возражать. Слишком велика была власть этих слов, никогда и ни от кого ранее им не слышанных. Как? Человек не зависит целиком от воли богов? Он подчинен одному священному порядку, порядку, установленному тем, кто дает жизнь и сохраняет ее, тем, кто отец всего. Отец даже самого малого на земле, даже жалкого чужеземца, даже цыпленка в яйце.

Тутмос должен был закрыть глаза, чтобы все это себе представить. Но он не в состоянии все понять. Поэтому, помолчав, Тутмос снова спрашивает:

– Разве не переносит Осирис человека после его смерти в царство Атона?

– Нет, не Осирис! – Ипу улыбнулся. – Тот, кто познал учение царя, тому не нужен Осирис. Ибо подобно тому как ты ночью с закрытыми глазами можешь представить свет и он сияет в твоем сердце, так и Атон после твоей смерти будет пребывать в твоем Ка, если только ты веришь в учение царя, его возлюбленного сына.

Оба собеседника некоторое время молчат. Вдруг Тутмос заговорил. Его голос зазвучал подчеркнуто громко в обступившей их тишине:

– Я убежал от своего господина. Он потребовал от меня обещания никогда не отступать в моих изображениях от древних правил. Я не мог этого сделать. К тому же он нашел рисунок, который я сделал в святилище Атона. Он бросился на меня, но я увернулся. Как ты думаешь, меджаи города Амона, которые ищут всех беглых рабов, выследят меня, закуют в кандалы и вернут хозяину? Может быть, ты заступишься за меня, попросишь главного скульптора царя защитить меня и взять к себе на работу?

– Тебе не потребуется мое посредничество, Тутмос, – просто сказал Ипу и поднялся. – Пойдем, Бак уже давно ждет тебя.

Пройдя через ворога в стене, окружавшей дом главного скульптора царя, Тутмос очутился как бы в совершенно новом мире. Как здесь просторно! Как аккуратно выглядит двор, обсаженный цветами и кустарниками.

Какая красивая аллея идет к главному зданию, колонны которого виднеются сквозь деревья.

Однако Ипу не ведет своего спутника прямо по аллее. Он проводит его через калитку во внутренней стене на хозяйственный двор. Тут стоят три огромных круглых зернохранилища с куполообразными крышами, а рядом печь для приготовления пищи, огонь в которой уже погашен. Тутмос не смог удержаться, чтобы не заглянуть в колодец, расположенный в тени нескольких акаций. О глубине колодца можно было судить по «журавлю». Длинный конец его, к которому на веревке привязано кожаное ведро, вздымался высоко к небу. К другому, более короткому, был привязан большой камень, уравновешивающий наполненное ведро.