Вавилон-Берлин - [157]

– Что вы еще хотите, господин комиссар? – спросил Германн Шеффнер, открыв ему дверь. Вокруг шеи у него была повязана салфетка, оставшаяся от завтрака. – Разве мне недостаточно задали вопросов вы и ваши коллеги?

– Всего еще один вопрос, – сказал Рат. – Когда будет опять сдаваться квартира в заднем доме?

Шеффнер удивленно посмотрел на него.

– Ну если ваши коллеги быстро все закончат, надеюсь, уже с понедельника.

– Я не думаю, что у вас уже есть новый квартиросъемщик.

– А что такое? – Германн, кажется, все еще не понимал, о чем идет речь.

– Сколько платил за аренду господин Мюллер, или Зеленский?

– Не много, пятнадцать марок в неделю. Это так важно?

– С мебелью?

– Конечно.

– Хорошо. Я беру квартиру. – Гереон протянул Германну Шеффнеру руку, и тот смущенно пожал ее.

– Тогда я не хочу вас больше задерживать, у вас наверняка много дел. Увидимся в понедельник.

Рат прикоснулся к шляпе. Он уже повернулся, чтобы уйти, но неожиданно остановился.

– Да, – сказал полицейский, обращаясь к Шеффнеру, который смотрел в дверную щель, как кролик через сетку, – еще один вопрос: вы не вспомнили, где мог бы жить штурмгауптфюрер?

Конечно, этого хозяин дома не вспомнил. Но, по крайней мере, он, немного подумав, сказал, что Рёллекке родом из Штеглитца, хотя точного адреса он не знает.

***

Всё-таки отправная точка, подумал Рат, двинувшись вскоре после этого в паспортное бюро «замка», чтобы найти адрес. На этот раз он наткнулся не на старого ворчуна, а на молодую услужливую женщину, которая с улыбкой предоставила ему все карточки, которые ему требовались. В Штеглитце было зарегистрировано не так много мужчин по фамилии Рёллекке. Фамилия одного из них писалась с одним «к», а двое других были моложе тридцати лет. Их Рат отбросил. Оставался один Генрих Рёллекке, который жил на Ахорнштрассе. Сорок один год, так что, вероятно, участник войны. Таким Гереон представлял себе штурмгауптфюрера штурмового отряда: этот человек не мог отказаться от прошлого и продолжал играть роль солдата. Полицейский записал его адрес и пошел в регистратуру.

Там он запросил старое дело «Зеленский/Фалин», которое Бём уже просматривал неделю назад, когда оба русских сидели в комнате для допросов. Прежних судимостей бульдогу, очевидно, было недостаточно, чтобы задержать их на более длительный срок.

И теперь Зеленский был мертв, а Фалин исчез.

Сотрудница регистратуры вернулась. Она была не так молода, как в паспортном бюро, но столь же любезна.

– Извините, господин комиссар, но дела нет на месте, – сообщила она.

– Оно все еще у Бёма? – уточнил Гереон.

Женщина посмотрела в карточку, которую захватила с собой.

– Нет, его запросили только вчера вечером, и мой коллега его выдал.

Дело лежало у Генната.

Тогда надо бы поговорить с Буддой, хотя гораздо больше Рату хотелось пробраться в свой кабинет и покопаться в делах. Иногда не повредит проявить немного интереса к работе коллег. По крайней мере, он тогда не казался бы бойцом-одиночкой.

– Доброе утро, господин комиссар, – поприветствовал его Эрнст. – Вы уже были сегодня на Йоркштрассе?

Значит, Плих и Плюх уже настучали.

Рат кивнул.

– Хотел навестить Фалина. Но квартира уже была под наблюдением.

– Вы должны были мне вчера сообщить, что мы также допрашивали приятеля Зеленского по делу Кардакова, – сказал Геннат. – Я узнал об этом с некоторым опозданием от старшего комиссара Бёма.

– Извините, господин советник, мне сразу не пришло это в голову, – солгал Гереон. – Тогда их допрашивал старший комиссар Бём, а не я.

– Оставьте ваши колкости в отношении Бёма. Он выполняет свои обязанности, по крайней мере, столь же добросовестно, что и вы! Из-за вашего упущения мы потеряли драгоценное время в розыске Фалина!

– Виноват, господин советник.

– Ладно, я надеюсь, что вы не будете принимать это близко к сердцу. А сейчас принимайтесь за работу. Через час у нас совещание в моем кабинете.

Рат покашлял.

– Что-то еще? – поинтересовался его шеф.

– Могу я попросить у господина советника дело «Зеленский/Фалин»?

12 февраля 1926 г.

Рат читал дело в своем кабинете, и сегодня Эрика Фосс ни разу его там не побеспокоила. Оба русских в тот день попали в драку с коммунистами, и при этом они несколько переусердствовали. Один из красных с тех пор перемещался в инвалидной коляске, а другому пришлось ампутировать руку. Зеленский и Фалин признались, что они участвовали в драке, но не признали себя виновными в нанесении серьезных травм и поэтому довольствовались мягким приговором. Неудивительно, что Бём опять убрал это дело. Бывшие сотрудники царской охранки, которые отмолотили красных, действительно не вызывали подозрений в том, что они являются членами коммунистической раскольнической группы.

Но они серьезно подозревались в том, что от имени «Черной сотни» похищали, пытали и убивали своих соотечественников.

Рат пролистал все допросы полиции по данному делу, которые были подшиты в папку: все они, похоже, обосновывали приговор суда.

Только подпись под протоколами допросов озадачила комиссара.

И причина заключалась в том, что она была ему знакома.

***

Некоторое время спустя Гереон сидел на совещании, как на раскаленных углях. На нем, как и ожидалось, не прозвучало никакой новой информации. Зеленский после свидетельских показаний школьников сразу стал подозреваемым в преступлении, но, к сожалению, уже тоже в качестве трупа. Розыск Фалина пока ничего не дал – так же, как и прочесывание хвойных лесов, которое проводилось большими силами. Не говоря уже о расследованиях в «Беролине». Люди Красного Хуго были непробиваемы даже под угрозой физической расправы. Рат с трудом слушал выступления, и столь же тяжело ему дался собственный отчет о безрезультатном обыске в «Делфи». Тем не менее Геннат хвалил его за то, что он накануне нашел главных свидетелей. Но Гереону все это было безразлично, и даже присутствие Шарли оставляло его сегодня безучастным. Больше всего ему хотелось сейчас ворваться в кабинет Бруно Вольтера, схватить его за горло и трясти до тех пор, пока этот негодяй не выложит, наконец, всю правду.