Ватикан - [30]

Павел VI

Судя по раннему часу, когда ему была назначена встреча ослепительным утром 4 ноября, брат Гаспар предположил, что его угостят плотным завтраком, скорее на британский, чем на континентальный манер, какими представлялись монаху папские завтраки, и поэтому вполне логично, что он испытывал двойное нетерпение, но не успел он миновать гвардейцев во дворе Сан-Дамазо, как заприметил монсиньора Лучано Ванини, заигрывающего с одним из часовых.

Услышав их смех, брат Гаспар после недолгого колебания приблизился к сторожевой будке.

— Добрый день, птенчик, — оживленно пропел Лучано и, заговорщицки подмигнув, добавил: — Подожди минутку. У меня для тебя инструкции от Папы.

Гаспар отошел на несколько шагов и терпеливо принялся ждать, пока Лучано закончит разговор с гвардейцем. Он заметил, что они обменялись телефонами, после чего монсиньор, улыбаясь, подошел к монаху.

— Что ты здесь делаешь, Лучано? — спросил его тот. — Разве тебя не выгнали из Ватикана?

— Ах, какой же ты все-таки нехороший, брат Гаспар. Хочешь, чтобы я поскорее исчез с твоих глаз?

— Не надо так говорить, Лучано.

— Так знай: кончится месяц, и меня вышвырнут.

— Сожалею, — сказал Гаспар, хотя на самом деле ни о чем не сожалел, но что еще можно было сказать в такой ситуации?

— Не волнуйся, я что-нибудь подыщу… Лично я чувствую себя вознагражденным тем, что познакомился с тобой. Поверь мне: как только я тебя увидел, я почувствовал нечто вроде…

— Лучано, — прервал его монах, — ты прекрасно знаешь, что я не одобряю твоего поведения, так что не начинай.

— Ты это из-за него? — спросил монсиньор, тайком указывая на гвардейца, с которым только что разговаривал. — Но это просто друг. Тебе нечего бояться, птенчик.

Оставалось только восхищаться поразительной способностью монсиньора держаться предельно дерзко, предельно экстравагантно, беспредельно витая в облаках.

— Что до вчерашнего вечера… — робко произнес он. — Тебе понравилось?

— Что?

— Я спрашиваю, понравился ли тебе вчерашний вечер.

— Не хочу и говорить об этом.

— «Не хочу говорить, не хочу говорить»… — сказал монсиньор, издевательски подражая голосу Гаспара. — Ты что, правда ревнуешь?

— Я? Ревную?!

— Но, Гаспар, я ведь сказал, что это всего лишь друг. К тому же он женат и не из наших. Но, если хочешь, ладно, я больше не скажу с ним ни слова. Даже здороваться перестану. Стоит тебе только захотеть, хотя, по правде говоря, это не слишком-то по-христиански.

— Мне-то что до твоих дел, Лучано?

— Ревнуешь, — с улыбкой повторил монсиньор. — Брось, Гаспар, не будем спорить из-за пустяков теперь, когда мы наконец начали понимать друг друга. Если бы ты знал, о чем я только не передумал за эту ночь. Послушай, — добавил он, вытаскивая из внутреннего кармана пальто конверт, — знаешь, что тут?

Брат Гаспар отрицательно кивнул.

— Два билета на самолет до Лондона.

— И?

— И один на знакомое мне имя… Ну-ка, поглядим, — сказал он, вытаскивая из конверта билет и делая вид, что читает его, — посмотрим, что тут написано. «Гаспар»… Да, «Гаспар Оливарес» — это ведь ты, если не ошибаюсь?

Гаспар кивнул.

— Это на Рождество. Хочу посмотреть, что творится в англосаксонской столице. К тому же нелишне будет попрактиковаться в английском. Хочешь поехать? Предупреждаю: все заранее оплачено, все под мою ответственность, я ведь знаю, как тебе нелегко приходится. Так хочешь поехать или нет?

— Я думал провести Рождество с матерью, — извинился Гаспар.

— Конечно, конечно, нельзя забывать о матерях, матери должны быть для нас на первом плане. Но у тебя еще есть время подумать. Приглашение остается в силе до последней минуты, идет?

Гаспар нехотя согласился, но как могло случиться такое, чтобы Папа выбрал себе подобного личного слугу — такое ничтожество, такого человечишку, чья нищета духа была пагубна и заразна?

— Хорошо спалось, птенчик? — многозначительно вздохнул монсиньор. — Мне тоже.

— Лучано.

— Слушаю тебя, мой птенчик.

— Мне крайне стыдно вспоминать случившееся вчера, — тоном упрека сказал Гаспар, — и я не понимаю, как ты осмеливаешься даже упоминать об этом. И, Бога ради, прекрати называть меня птенчиком.

— Гаспар, Гаспар… Не рассказывай сказки, я-то знаю, что тебе понравилось.

— Мне? Понравилось?

— Ты что, собираешься сказать… Послушай, Гаспар, у меня на такие дела глаз наметанный, и я знаю, что ты, что ты… Но ладно, по правде говоря, мне тоже так нравится. Когда все слишком очевидно, не знаю, но я нахожу это вульгарным и не таким возбуждающим.

— Хватит, Лучано. Какие инструкции дал тебе Папа?

— Мне было сказано, чтобы я попросил тебя подождать здесь.

— Чего и зачем ждать, Лучано?

— Ждать, пока Папа закончит завтракать. Что с тобой? Отчего у тебя вдруг такое лицо? — добавил монсиньор, почувствовав, что это известие вызвало у Гаспара немалое разочарование.

— Просто так, — мрачно ответил он. Однако, привыкнув к суровой монастырской жизни, так же как и к добровольным постам (брат Гаспар привык не брать в рот и маковой росинки каждую пятницу, так же как и шесть последних дней Великого поста), он подчинился воле обстоятельств и, достав четки, погрузился в размышления.

— Эй, блаженненький, — обратился к нему монсиньор с лукавой улыбкой. — Конечно, ты не упускаешь ни малейшей возможности, чтобы тебя заметили. Снова набираешь очки?