Ватажники атамана Галани - [13]

Так мы явились на торг. Я заплатил пошлину за торговое место в конском ряду и небольшой сбор в пользу воровской артели, чтобы с моей лошадёнкой, а то не приведи господь со мной, не приключилось чего нехорошего. На это ушли последние деньги, и оставалось только уповать на моё умение обжулить ближнего, и готовность ближнего быть обжуленным.

Изображая из себя скромного толмача богатого иноземного купца, я принялся зазывать покупателей.

— Господа, из далёкой Англии купец Джон Смит, — при этих словах я пихнул Тихона вбок, и прошептал, — поклонись, — тот невозмутимо отвесил неуклюжий поклон, — привёз на продажу кобылу знаменитой британской породы «цезарианский тяжеловоз». Порода сия была выведена по повелению самого Гая Юлия Цезаря, чтобы перевозить на большие расстояния осадные машины: баллисты, катапульты, тараны и прочие. Вместе с римскими легионами она попала в Британию, где и разводиться уже в течение почти что двух тысяч лет.

— Ух, вдохновенно врёшь, — восхищённо прошептал Тихон. — Я бы такого в жизнь не придумал.

— «Цезарианский тяжеловоз» отличается от других пород тем, что возя груз в половину больше чем остальные, он тем не менее жрёт овса в два раза меньше.

Круживший некоторое время вокруг да около, богатый крестьянин, наверняка промышлявший извозом, тут же оживился.

— Неужто и вправду вдвое меньше? — недоверчиво спросил он.

— Так сказал господин Смит, но, может, я его неправильно понял. Сейчас переспрошу.

Я, обратился к Тихону на англицком языке, и тут же один раз подмигнул ему. Надо отдать должное, тот держался молодцом. Абсолютно невозмутимо и с важным видом он ответил:

— Е-ес.

Покупатель пощупал мускулы кобылы, посмотрел ей зубы.

— Хороша, хороша, — сказал он.

Лошадка действительно была неплоха, хотя конечно овса она потребляла не меньше положенного, а груза тащила не больше чем остальные.

— А бумаги у неё какие-нибудь есть?

«Вот привереда», — подумал я.

Хорошо, что, предвидя это, я заранее позаботился и о бумагах. Имея немалый опыт составления официальных документов, я накануне подделал паспорт, где на англицком и русском языках было написано, что кобыла по кличке «Дженни» является чистокровным представителем породы «цезарианский тяжеловоз», ну и так далее и тому подобное.

Покрутив бумаги в руках, он уважительно посмотрел на печать и вернул их мне.

— Даю за неё рубль с полтиной.

Я перевёл, и мне даже не понадобилось два раза подмигивать. Тихон и без того возмущённо взревел:

— Но-у!

— Господин Смит не доволен, — поспешно затараторил я. — Он говорит, что бы вы засунули свой рубль с полтиной в место, которое расположено ниже спины, но выше колен.

Крестьянин не обиделся, только удивлённо поинтересовался.

— Неужто он всё это сказал?

— Англицкий язык очень краткий, — ответил я. — То, что по-русски будешь объяснять пол дня, там можно выразить одним словом. Он согласен продать лошадь не менее чем за шесть рублей.

Крестьянин плюнулся.

— За шесть рублей я себе табун куплю.

— Ага, табун дохлых кляч. А тут порода. Британцы теперь на них пушки да мортиры таскают. Одна лошадь, одна мортира.

— Да неужто? — ахнул покупатель.

— Я перевёл его вопрос на англицкий и подмигнул.

Тихон бойко закивал головой.

— Е-ес, е-ес.

Крестьянин ещё раз любовно осмотрел лошадь, погладил её по чёрной лоснящейся гриве.

— Даю два с полтиной.

— Четыре.

— Три.

— Три с полтиной.

Я снова обратился к Тихону на англицком языке и подмигнул.

— Е-ес, — довольно протянул Тихон.

— Жалко кобылку, — сказал он, когда крестьянин увёл лошадь. — Теперь ей хорошего житья не будет.

При расставании я подарил Тихону одежду и парик, которые он тут же побежал пропивать в ближайший кабак, а сам, облачившись в крестьянскую рубаху и лапти, послушный наказу его сиятельства Антона Мануиловича Девиера, пустился греховодить по кружалам, где собирались бурлаки и кормщики, дабы послушать разговоры об атамане Галане.

О воровских казаках говорили много. Я всё слушал и мотал на ус. Однако Галаню не поминали, и я уже начал сомневаться так ли это имя известно на Волге.

И тут мне неожиданно повезло. Я сидел на полу у стены, притворяясь спящим беспробудным сном питухом. Рядом стоял недопитый штоф. Вдруг слышу сели поблизости два человека, заказали яблочного вина. Я приоткрыл один глаз и глянул на них. Первый был одет как купец в добротное сукно и начищенные до блеска сапоги. Только у купцов глаза лживые, бегающие, вечно ищущие, что бы урвать, а у этого лютые, как у зверя. На втором был засаленный кафтан, явно с чужого плеча, на поясе висела латунная чернильница и пучок перьев, а из-за голенища сапога выглядывала рукоятка тесака.

— Ты значит, Данила купцом заделался, — сказал тот, что с чернильницей и перьями. — А говорили, будто ты у Галани в десятниках ходишь.

— Я и ходил. Только хабара не пропивал, откладывал. А затем торговлю завёл, — стал похваляться бывший разбойник. — В Астрахань овёс вожу, из Астрахани соль. Но основной барыш получаю от скупки у Галани всякого добра. Жинка у меня красавица, на сносях сейчас.

А тебя что в наши края снова привело?

«Писарь», как я прозвал собеседника Данилы, придвинулся поближе к своему товарищу и зашептал, так тихо, что я едва сумел разобрать: