Ватага «Семь ветров» - [20]

Нет, нет! Не расслабляться! Выиграть и этот бой, преодолеть и это неожиданное препятствие! Никого не раздражать, тише воды быть, ниже травы. И каяться, каяться, каяться! От него не убудет, а спастись надо. Им-то нечего терять, они и не знают, что такое талант, дар… Володя любил это слово — дар! У него дар, а у этих что?

— Можно мне сказать? — тихо поднялся Володя Фокин, когда Костромин неожиданно ушел с собрания. — Я уже говорил… Я осознал свою вину… Поймите меня правильно… Ведь тогда что? Тогда справку вместо аттестата? А я мечтал в Суриковский… Выходит, из-за минутной оплошности, в которой я глубоко раскаиваюсь, дорога в жизнь закрыта?

Про дорогу в жизнь он хорошо ввернул, это он чувствовал. Все любят про дорогу в жизнь слушать. А все же ошибся Володя Фокин, ошибся, роковая ошибка у него вышла!

Не было у него еще опыта каяться на собраниях! Зря он про справочку, расчетом сразу запахло, а расчетливых никто не любит. В детстве жадных не любят, в юности — расчетливых. Каешься? Ну так и кайся искренне, до конца, а если расчет — то выходит, будто и не каешься…

Нет, Володя Фокин, этот номер не проходит.

— Что ты справкой тычешь? — закричал Лапшин сразу. — И без аттестата можно стать человеком!

Сережа Лазарев и Игорь Сапрыкин переглянулись. Они вообще не уважали все эти раскаяния. Старший брат Сережин так учил его: «Делай что хочешь, а потом получай что дают и не отказывайся».

Один за другим все стали говорить против Фокина, и даже уход Костромина теперь обернулся каким-то образом против Фокина.

— Столько проучились вместе, а теперь? Видишь, Полетаева, все из-за тебя! — крикнула Сева.

— А я ему говорила — не смей! Говорила я тебе, Фокин, говорила? — оправдывалась Галя.

Теперь даже и в ее глазах Фокин был виноват!

Ох и трудно, дети, правильно вести себя на собрании, если разбирают не кого-нибудь, а тебя!

— Нет, так нельзя, нельзя! — Аня выбежала вперед, стала рядом с председателем Логиновым, раскрасневшись. — Мы же знаем Володю, он не обладает силой воли! Если его исключить, он не выдержит, будет пить, гулять, и ничего из него не выйдет. А кто отвечать за него будет? Кто?

— Может, мы все гордиться будем, что с ним вместе учились, — продолжал борьбу за друга Роман Багаев, — и что же про нас скажут? Что мы его выгнали? Помешали ему кончить школу?

— Не мы ему помешали, он сам себе помешал, — сказал Миша. — А что касается будущего и потомков, — продолжал он, — так пусть думают о нас что хотят. Зачем нам перед потомками казаться лучше, чем мы есть? Заискивать перед потомками?

— Исключить, — отрезал Лапшин.

— Опять? Опять? — закричала Галя Полетаева. — Он же за меня заступился! Он единственный благородный человек в классе — и его исключить? Он самый талантливый в классе — и его исключить?

— Он убийца! — крикнул Лапшин. — Исключить!

Сцена приобрела драматический характер, который усилился тем, что Галя Полетаева положила голову на стол и начала громко, навзрыд рыдать.

Но такая уж, видно, судьба была у Володи Фокина в этот вечер: все шло ему во вред, и Галино рыдание в тишине еще больше настроило всех против Фокина. Рыдание это эффектное очень не понравилось Клаве Керунде и ее «колхозу». Притворство!

— Мнения определились, — холодно сказал Миша Логинов, председатель. Приступим к голосованию.

* * *

И все-таки Елена Васильевна не выдержала и, когда уже стало темнеть, бросилась из учительской на третий этаж, где шло собрание. Каштанов — за ней, и оба остановились в коридоре, потому что дверь кабинета литературы распахнулась: вышли Фокин, Роман, за ними остальные.

Так они и встретились, Каштановы и их класс, как чужие. За эти три часа девятиклассники совсем забыли про своих учителей, будто их и не было вовсе. Каштанова сразу это заметила: чужие! Нет, нельзя было оставлять их одних, нельзя детей одних оставлять, особенно когда несчастье.

Ничем бы она им не помешала, но не было бы сейчас этой серой пелены на лицах. И почему заплакано лицо у Гали Полетаевой? И где Костя Костромин? Ушел? Что с Леней Лапшиным случилось, почему он чуть не бегом побежал от них?

Фокин шагнул навстречу:

— Если вас интересует, могу сообщить: предложено удалиться из комсомола… Так сказать, выйти вон… — Он слегка поклонился и прошел между расступившимися Каштановыми.

— Исключили? — переспросил Алексей Алексеевич.

— Вы правильно поняли, — насмешливо сказал Роман и пошел за Фокиным.

— Всю жизнь искалечили человеку! — выкрикнула Галя Полетаева.

Каштанов поджал губы, спокойно посмотрел ребятам в глаза и позвал Фокина:

— Подойди на минутку. А что бы ты хотел, Володя? Чтобы тебя простили? Оказали тебе милость? Чтобы ты сейчас пожимал всем руки и говорил «спасибо»?

— Это всё слова, Алексей Алексеевич. — Фокин смотрел на Каштанова пристально. — Но между прочим, мамаша Медведева в милицию подает.

— Если будет суд, то я твоим защитником выступать не стану.

— А я пока что не нанимал вас в защитники, — ответил Фокин.

Елена Васильевна внутренне ахнула. Что он делает, Алеша, он навсегда испортит ее отношения с классом!

— Я могу сообщить тебе нечто более грустное, — спокойно продолжал Каштанов, не обращая внимания на Фокина. — Тебя будут исключать отовсюду и из института, и из Союза художников, если примут когда-нибудь, отовсюду.