Васька Красный - [4]

- Пошли вон! - сказал им Васька.

Ни одна из них не тронулась с места.

- А! Радуетесь!..

- Не заплачем... - ответила Лида, усмехаясь.

- Хозяйка! Гони их прочь... Что они... пришли!

- Боишься? - спросила Лида, наклоняясь к нему.

- Идите, девки, идите вниз... - приказывала хозяйка.

Они пошли. Но, уходя, каждая из них зловеще взглядывала на него, - а Лида тихо сказала:

- Мы придём!

Аксинья же, погрозив ему кулаком, закричала:

- У, дьявол! Что - изломался? Так тебе и надо...

Очень изумила девиц её храбрость.

А внизу их охватил восторг злорадства, мстительный восторг, острую сладость которого они не испытывали еще. Беснуясь от радости, они издевались над Васькой, пугая хозяйку своим буйным настроением и немножко заражая её им.

И она тоже рада была видеть Ваську наказанным судьбой; он и ей солон был, обращаясь с нею не как служащий, а скорее как начальник с подчинённой. Но она знала, что без него не удержать ей девиц в повиновении, и проявляла свои чувства к Ваське осторожно.

Приехал доктор, наложил повязки, прописал рецепты и уехал, сказав хозяйке, что лучше бы отправить Ваську в больницу.

- Девицы! Что же, навестим, что ли, больного-то душеньку нашего?! ухарски вскричала Лида.

И все они бросились наверх со смехом и криками.

Васька лежал, закрыв глаза, и, не открывая их, сказал:

- Опять вы пришли...

- Чай, нам жалко тебя, Василь Мироныч...

- Разве мы тебя не любим?

- Вспомни, как ты меня...

Они говорили негромко, но внушительно и, окружив его постель, смотрели в его серое лицо злыми и радостными глазами. Он тоже смотрел на них, и никогда раньше в его глазах не выражалось так много неудовлетворённого, ненасытного голода, - того непонятного голода, который всегда блестел в них.

- Девки... смотрите! Встану я...

- А может, бог даст, не встанешь!.. - перебила его Лида.

Васька плотно сжал губы и замолчал.

- Которая ножка-то болит? - ласково спросила одна из девиц, наклоняясь к нему, - лицо у ней было бледно и зубы оскалены. - Эта, что ли?

И, схватив Ваську за больную ногу, она с силой дёрнула её к себе.

Васька щёлкнул зубами и зарычал. Левая рука у него тоже была разбита, он взмахнул правой и, желая ударить девицу, ударил себя по животу.

Взрыв смеха раздался вокруг него.

- Девки! - ревел он, страшно вращая глазами. - Берегись!.. Убивать буду!..

Но они прыгали вокруг его кровати и щипали, рвали его за волосы, плевали в лицо ему, дёргали за больную ногу. Их глаза горели, они смеялись, ругались, рычали, как собаки; их издевательства над ним принимали невыразимо гадкий и циничный характер. Они впали в упоение местью, дошли в ней до бешенства. Все в белом, полуодетые, разгорячённые толкотнёй, они были чудовищно страшны.

Васька рычал, размахивая правой рукой; хозяйка, стоя у двери, выла диким голосом:

- Будет! Бросьте... полицию позову! Убьёте вы... батюшки! ба-атюшки!

Но они не слушали её. Он истязал их года, - они возмещали ему минутами и торопились...

Вдруг среди шума и воя этой оргии раздался густой, умоляющий голос:

- Девушки! Будет уж... Девушки, пожалейте... Ведь он тоже... тоже ведь... больно ему! Милые! Христа ради... Милые...

На девиц этот голос подействовал, как струя холодной воды: они испуганно и быстро отошли от Васьки.

Говорила Аксинья; она стояла у окна и вся дрожала и в пояс кланялась им, то прижимая руки к животу, то нелепо простирая их вперёд.

Васька лежал неподвижно; рубашка на его груди была разорвана, и эта широкая грудь, поросшая густой рыжей шерстью, вся трепетала, точно в ней билось что-то, билось, бешено стремясь вырваться из неё. Он хрипел, и глаза его были закрыты.

Столпившись в кучу, как бы слепленные в одно большое тело, девицы стояли у дверей и молчали, слушая, как Аксинья глухо бормочет что-то и как хрипит Васька. Лида, стоя впереди всех, быстро очищала свою правую руку от рыжих волос, запутавшихся между её пальцами.

- А - как умрёт? - раздался чей-то шёпот. И снова стало тихо...

Одна за другой, стараясь не шуметь, девицы осторожно выходили из Васькиной комнаты, и, когда они все ушли, на полу комнаты оказалось много каких-то клочьев, лоскутков...

В комнате осталась Аксинья.

Тяжело вздыхая, она подошла к Ваське и обычным своим басовым голосом спросила его:

- Что тебе сделать теперь?

Он открыл глаза, посмотрел на неё и не ответил ничего.

- Ну, говори уж... Выпить... прибрать... так вот я прибрала бы... А то, может, воды выпить хочешь? И воды дам...

Васька молча тряхнул головой, и губы у него зашевелились. Но он не сказал ни слова.

- Вон как - и говорить-то не можешь! - молвила Аксинья, обёртывая косу вокруг шеи. - До чего замучили мы тебя... Больно, Вася? а?.. Ну, уж потерпи... ведь это пройдёт... это сперва только больно... я знаю!

На лице Васьки что-то дрогнуло, он хрипло сказал:

- Дай... водицы...

И выражение неудовлетворённого голода исчезло из его глаз.

Аксинья так и осталась наверху у Васьки, спускаясь вниз лишь затем, чтоб поесть, попить чаю и взять чего-нибудь для больного. Подруги не разговаривали с ней, ни о чём не спрашивали её, хозяйка тоже не мешала ей ухаживать за больным и вечерами не вызывала её к гостям. Обыкновенно Аксинья сидела в Васькиной комнате у окна и смотрела в него на крыши, покрытые снегом, на деревья, белые от инея, на дым, опаловыми облаками поднимавшийся к небу. Когда ей надоедало смотреть, она засыпала тут же на стуле, облокотясь о стол. Ночью она спала на полу около Васькиной кровати.