Васильки - [8]

и в окно надоело глазеть.

Вдруг в раскрытую дверь проводник мне: «Сынок!

Хочешь чаю – чтоб душу согреть?»

Вроде бубна вагон грохотал во всю мочь,

и в углу притаился ночник.

И глотал из стакана беззвездную ночь

мой попутчик – седой проводник.

Он молчал и кивал, ну а я говорил,

остужая язык в кипятке,

о семье, что своими руками разбил

и любви – как воде на песке.

«Я Иуда, отец!» – так рассказ о своем

я закончил, сорвавшись на крик.

«Что ты знаешь о нем?» Я не понял: «О ком?»

«Об Иуде», – ответил старик.

Сбитый с толку, в смущеньи, я медленно стал

ворошить ту Заветную мглу:

про Пилата, про вечерю и про Христа,

и предательский тот поцелуй.

Дотерпев мой нескладный рассказ, проводник,

постарев, что ли, больше, налил

чаю – мне и себе – и, уставясь в ночник,

хриплым голосом заговорил:

«Всё – как будто вчера, хоть прошло столько лет,

но не всё обрекают на тлен.

Так и было – почти… Только – все-таки, нет! —

я не умер в пеньковой петле».

…Поезд в завтра летел, я за чаем поник,

свою вечную глупость кляня,

а напротив меня полоумный старик

не то бредил, не то сочинял…

«Из дурманящей мглы Он их вел на Огни,

оставляя всем ищущим нить.

Притчи им говорил – не слыхали они

то, что Он так хотел объяснить.

Лишь один ученик из двенадцати душ

видел те путевые Огни,

не дрисливый гусенок, не мальчик, не муж —

я чужой был, наверно, для них.

Я ведь тоже всё знал – наперед, как и Он,

надо двигаться было след в след:

Ему – крест, мне – позор и – да будет спасен,

кто уверует в Новый Завет.

Не бывает героев, когда нет врага;

а на должность врага – вот беда! —

не найдется героя – так ноша туга.

Дураков лишь найдешь без труда.

Фарисеев и книжников много вокруг,

кто их там различит, разберет?

А предатель – один. И сужается круг:

вот Иуда, что Искариот!

Я всё сделал как надо в ту страшную ночь,

блеск мечей изуродовал мглу.

И ничем я уже был не в силах помочь.

И был искренним мой поцелуй…

Я сломался потом, я хотел умереть,

задушив свою трусость в петле.

Вот за это Всевышний отсрочил мне смерть —

до сих пор я на этой земле».

Проводник помолчал, глядя в ночь за окном,

по щекам покатилась вода:

«Я не предал Его! Я был с Ним заодно:

у весов ведь две чаши всегда».

Он ушел. Ну а я до утра не сомкнул

воспаленных, испуганных глаз.

На платформу как будто бы в небыль шагнул,

вспоминая полночный рассказ.

…Часто сон вижу я – не уходит он прочь,

не давая забыть про Огни:

в полутемном вагоне пьет горькую ночь

молчаливый седой проводник.

16-20 февраля 2003

Притча о Ненависти и Любви

Рядом с нами, всего в двух шагах (неспроста),

В доме многоэтажном и длинном,

Проживала Любовь – и скромна, и чиста,

Простодушна, и, даже, наивна.

Остается добавить единственный штрих:

Так случилось – скажите на милость! —

Повстречалась ей Гордость – завидный жених,

И Любовь (извините) влюбилась.

Гордость к ней снизошла, завязался роман

(Ненадежное, броское слово:

Он дурманит как ром и читающий пьян,

Дочитал – и рассеялся сладкий туман,

Не устал – перечитывай снова).

Ну а Гордость устала, роман надоел

И к Любови – увы! – охладела.

А Любовь – что поделать, таков, знать, удел —

Разлюбить и забыть не сумела.

Жизнь имеет свой план, и роди́лось дитя,

Ворвало́сь в этот мир, иль прокра́лось.

И, быть может, отцовские чувства так льстят,

Только Гордость осталась – играя ль, шутя, —

Превратившись из Гордости в Жалость.

Что ж, семья так семья. И Любовь зацвела,

И в заботы, и в быт окунулась.

Но, хоть Жалость бездельницей и не слыла,

Равнодушием вдруг обернулась.

Повздыхала Любовь, погрустила тайком,

Да подушкою вытерла слезы.

«Значит, это мой крест, жить с таким мужиком», —

Размышляла она и мечтала о том,

Что воскреснут увядшие розы.

И Любовь пуще прежнего холила дом,

Свое чувство сверяя с терпеньем.

Ну а муж лишь совсем изменился лицом —

Равнодушие стало Презреньем.

«Ей ну все нипочем, – думал муж о жене, —

Ей в лицо наплюешь – улыбнется».

Хоть не мерился он добродетелью с ней,

Не хотел для нее выше быть и сильней —

Все равно был ей светом в оконце.

Все усилья Любви унеслись в пустоту —

Ведь мелодия гибнет без такта.

А Презренье последнюю стерло черту,

Превратившись вдруг в Ненависть как-то.

Так Любовь и с ней Ненависть вместе живут

Как в иссушенном зноем колодце.

И вы спросите: как же дитя их зовут?

Он Цинизмом с рожденья зовется.

Оставайтесь собою всегда, до конца,

И не потчуйте ближнего ядом.

Не скрывайте под маской живого лица,

Лучше пусть ваш ребенок растет без отца,

Чем с Презреньем иль Жалостью рядом.

От Любви и до Ненависти только шаг;

Не петляйте, коль чувство не прочно.

Будьте честным во всем – ложь первейший наш враг,

А иначе пойдет все неверно, не так,

Если первый ваш шаг был неточным.

15-17 мая 2003

Пишите письма

На крыльях снов качается рассвет,

И снова тает звезд холодных россыпь.

Зачем мы здесь? – кто может дать ответ,

И почему нас мучают вопросы?

Нам не поможет созданный кумир.

Пойдем след в след за добрым верным другом.

И прежде, чем объять пытаться мир,

Себя познать придется. Круг за кругом.

Спроси́те – и услышите ответ.

Лишь только СЛУШАТЬ нужно научиться.

Нельзя бояться вдруг услышать «нет» —

Такой ответ нам тоже пригодится.

Глаза и уши нам, бывает, лгут.

Нельзя терять терпенья и упрямства.

Пишите «Письма» – и они дойдут,