Василий Шуйский - [12]

Скупой на похвалы, Флетчер выделил среди членов думы князей Василия и Андрея Шуйских. Первый «почитается умнее своих прочих однофамильцев», второй «почитался за человека чрезвычайно умного». Высокой оценки удостоился также Иван Петрович Шуйский, «человек с большими достоинствами и заслугами». Трое бояр Шуйских, по-видимому, и были вдохновителями интриги.

Хотя оппозиция действовала обдуманно, она тем не менее допустила роковой промах, сбросив со счетов слабоумного царя. Федор давно подчинился авторитету умной Ирины Годуновой и цепко держался за свою семью. Ходатайство чинов было отвергнуто. В молодости Федора угнетал страх перед отцовскими побоями. Но даже своенравному деспоту-отцу не удалось принудить безвольного сына к разводу. Еще меньше шансов на успех имели бояре и митрополит, предпринявшие попытку вмешаться в его семейную жизнь.

Борису Годунову предстояло разрешить неразрешимую задачу. Желая любой ценой сохранить трон за сестрой Ириной и ее потомством, он продолжал зондировать почву относительно брака Ирины с одним из австрийских герцогов.

Противники Бориса не возражали против поисков кандидата на трон за пределами России. Но они ориентировались не на Австрию, а на Речь Посполитую.

Литовский канцлер Лев Сапега в письмах из Москвы сообщал, что знатные московские бояре являются сторонниками короля Батория. Переводчик Посольского приказа Заборовский в 1585 г. подтвердил эту информацию и дополнил ее важными подробностями. Он тайно уведомил Батория о том, что пропольскую партию в Москве возглавляют Шуйские, которые «очень преданы королю и все надежды возлагают на то, что своими владениями, как бы «отцы в ореоле», соседствуют с королевскими владениями». Осведомленность чиновника московского дипломатического ведомства не подлежит сомнению.

Австрийский посол Варкоч писал в своем донесении из Москвы в 1589 г.: «Душеприказчики (царя Ивана. — P.C.) хотели (как ныне заявляет Борис) тайно сговориться с Польшей и включить Россию в ее состав; вообще имеются основательные подозрения, что все это вовсе не выдумки».

Речь шла, конечно же, не о насильственном присоединении России к Речи Посполитой, а о заключении унии.

Идея унии не была нова для русского общества. Иван Грозный вел длительные переговоры с польскими дипломатами о соединении России и Польши под властью единой династии.

Шуйские выдвинули проект унии вследствие нескольких причин.

Король Баторий завершал подготовку к новому вторжению в пределы России. Переговоры об унии должны были снять угрозу немедленного нападения извне.

Шуйским и прочей знати импонировали политические порядки Речи Посполитой, ограничивавшие королевскую власть в пользу магнатов и устанавливавшие принцип выборности монарха. Бояре не прочь были распространить подобные порядки на Руси и таким путем ограничить самодержавную власть царя.

Уния с Польшей разрешала вопрос о наследнике бездетного царя. Можно поверить тому, что среди высшей знати в Москве было немало сторонников унии. Объяснялось это прежде всего тем, что в московской думе первенствовала аристократия литовского происхождения.

Дипломатические переговоры, затеянные Шуйскими, не были секретом для главы Посольского приказа канцлера Щелкалова и Бориса Годунова. Не предпринимая никаких официальных шагов, они обдумывали свой вариант действий. В тайной беседе с толмачом приказа Заборовским Щелкалов говорил, что уния с Речью Посполитой приемлема при непременном условии брака Батория с вдовой царя Федора. «Если у него (Батория. —P.C.) королева уйдет из этой жизни, так что он мог бы жениться на нашей великой княгине, — говорил дьяк, — то мы сделали бы это очень охотно». Предложение насчет брака было не более чем дипломатической уловкой, поскольку и королева, и царь Федор были живы. Существенно, что предложенная канцлером комбинация устраняла возможность передачи трона царевичу Дмитрию и сохранения у власти династии Калиты.

В Речи Посполитой знали о пропольских симпатиях великих бояр и невольно преувеличивали их значение. В переписке Стефана Батория с иезуитом Поссевино можно встретить утверждения о том, что бояре и почти весь народ московский, не желая терпеть деспотизм Годунова, ждут лишь польской помощи.

Литовские дипломаты, ездившие в Россию, своими глазами видели, что в думе царит раздор, а народ склонен к мятежам. Их наблюдения находили подтверждение в заявлениях московских беглецов. Эти последние советовали королю не терять времени. Один из них, Михаил Головин, заявил Баторию: «Где [король] не придеть, тут все ево будет; нихто… против его руки не подымет» из-за розни великой в боярах: «для розни и нестроения служити и битися нихто не хочет».

В конце 1586 г. в Польше начал работу сейм, который должен был обсудить и конкретизировать планы вторжения в Россию. Князь Иван Шуйский стремился предотвратить нашествие, для чего все средства, включая тайные переговоры, были хороши.

Борис вел в строжайшей тайне переговоры с Габсбургами. Шуйские также использовали методы тайной дипломатии, и Годунов бросил им прямое обвинение в изменнических связях с литовцами. Если верить донесениям литовской секретной службы, глубокой осенью 1586 г. правитель заявил в думе, что Андрей Шуйский ездил под видом охоты на границу и встречался там с литовскими панами. По слухам, боярину удалось оправдаться. Но разбирательство в думе будто бы закончилось тем, что Годунов и Шуйский подрались и ранили друг друга.