Василий Львович Пушкин - [23]

П. А. Вяземский назвал еще одного товарища В. Л. Пушкина по обществу «Галера». Это Николай Федорович Хитрово (Хитров), ровесник А. М. Пушкина, офицер Преображенского полка, который также дослужился до чина генерал-майора. Он, как писал П. А. Вяземский, был в свое время ловкий и счастливый волокита, «что-то в роде Дон-Джовани»:

«Любовные похождения были в то время в чести и придавали человеку некоторый блеск. <…> Рассказывали про Хитрова, что он на разные проделки в этом роде был не очень совестлив. Не удастся ему, например, достигнуть где-нибудь цели в своих любовных поисках, он вымещал неудачу, высылая карету свою, которая часть ночи стоит неподалеку от жительства непокорившейся красавицы. Иные подмечали это, выводили из того заключения свои; а с него было довольно. Впрочем, он был умен, блистателен и любезен; товарищи и молодежь очень любили его»^[92].

И еще одну забавную и вместе с тем характеристическую подробность, связанную с Н. Ф. Хитрово и его временем (а следовательно — и со временем Василия Пушкина), со слов A. М. Пушкина сообщает П. А. Вяземский:

«Он был образован и в своем роде литературен. Алексей Пушкин рассказывает, что однажды, на военной сходке, заметил он книжку в гусарской сумке его: это были элегии Парни, только что изданные в Париже. Хитров бросился к Пушкину и говорит ему: „Ради Бога, молчи и не губи меня! Товарищи в полку любят меня потому, что считают меня служакой и гулякой и чуть ли не безграмотным. Как скоро поведают они, что занимаюсь чтением французских книг, я человек пропадший и мне в полку житья не будет“. Хитров был очень любим великим князем Константином Павловичем, который умел ценить ум и светскую любезность. Пользовался он и благоволением императора Александра»^[93].

П. А. Вяземский не преминул заметить, что Н. Ф. Хитров умер во Флоренции посланником при Тосканском дворе (это было в 1819 году), был женат на дочери князя М. И. Кутузова-Смоленского Елизавете Михайловне, «незабвенной в петербургских преданиях». Елизавете Михайловне, добавили бы мы, которая была верным и преданным другом племянника B. Л. Пушкина — А. С. Пушкина.

Конечно, по-разному складывались судьбы участников общества «Галера», но их успехи и неудачи, радости и огорчения — впереди. А пока они, гвардейские офицеры — и Василий Пушкин, и Алексей Пушкин, и Николай Хитрово — от души веселятся на Масленице в Петербурге, отправляются на Невский проспект в маскарад к Лиону, где их ждут веселые дамы.

Маскарады Лиона, по-видимому, жаловал и семеновец И. И. Дмитриев. В сатире «Чужой толк» 1795 года, описывая день петербургского литератора (своего рода день Онегина XVIII века), он упомянул и петербургского портного Кроля, и петербургского содержателя вольных маскарадов Лиона:

Лишь только мысль к нему счастливая придет,

Вдруг било шесть часов! уже карета ждет;

Пора в театр, а там на бал, а там к Лиону,

А тут и ночь… Когда ж заехать к Аполлону?

Назавтра, лишь глаза откроет — уж билет:

На пробу в пять часов… Куда же? В модный свет.

Где лирик наш и сам взял Арлекина ролю.

До оды ль тут? Тверди, скачи два раза к Кролю;

Потом опять домой: здесь холься да рядись;

А там в спектакль, и так со днем опять простись!^[94]

Досуг гвардейцев — это еще и полковые праздники, дружеские пирушки. Что до праздников — гвардейцы устраивали их с размахом.

«В августе месяце 1796 года, — вспоминал Е. И. Комаровский, — вздумалось офицерам нашего полка дать праздник своим знакомым, и для того наняли дачу по Петергофской дороге, принадлежавшую тогда князю С. Ф. Голицыну на 6-й версте. Она просто была по образцу залы Таврического дворца. Барону Г. А. Строганову поручено было украшение залы и ужин.

На меня возложили полицейскую часть на счет приезда и разъезда экипажей. Несколько офицеров назначены были для приема гостей, коих было до 150 особ; вся дача была иллюминована, и в заключении праздника сожжен был огромный фейерверк, и когда в щите загорелся вензель императрицы, со всего полка собранные барабанщики били поход и полковая музыка играла. Праздник вообще был прекрасный, и долго о нем говорили»^[95].

Но, конечно, офицеры собирались и более узким кругом за пуншем, за картами и за разговорами. Василий Пушкин пуншу предпочитал шампанское, в карты играть не любил, а вот в разговорах с удовольствием участвовал. В записках Л. Н. Павлищева (он был сыном племянницы Василия Львовича — Ольги Сергеевны Пушкиной, в замужестве Павлищевой) сохранилось семейное предание, относящееся ко времени детства братьев Пушкиных и их петербургской военной службы:

«Оба они, будучи детьми, увидали вечером в одной и той же комнате и в один и тот же час бабку их Чичерину на девятый день по ее кончине. Она взошла к ним в детскую, благословила их и исчезла. Оба мальчика не сказали один другому об этом ни полслова. Лет пятнадцать спустя они пировали в кружке товарищей — офицеров Егерского полка; предметом беседы послужили, между прочим, сверхъестественные анекдоты, рассказанные по очереди каждым из присутствовавших. Очередь дошла до Сергея Львовича, и он упомянул о своем видении; тогда Василий Львович, вскочив с места, закричал: „Как это, Серж? Значит, мы в одну и ту же минуту видели то же самое?“»