Василиск - [2]

Когда Вернон очнулся в следующий раз, день так и не наступил… Он открыл глаза и понял, что ослеп. Нащупав левой рукой солому, сообразил, что лежит на циновке. Плен. Тогда Верной заплакал, потому что теперь знал — ему не требовалось даже проверять это, — что ему ампутировали стопу. А может быть, и всю ногу. Он плакал из-за того, что больше не сможет выскочить из машины, чтобы пропустить кружку горького перед обедом; он плакал из-за того, что всякий раз, когда пойдет в кино, люди будут смотреть на него и делать вид, что ничего не замечают; он плакал из-за Терезы — теперь ей придется принимать нелегкое решение; он плакал о том, как будет выглядеть на нем одежда; он плакал о туфлях; и о многом, многом другом. Проклинал своих родителей и патруль, врагов и тех, кто послал его сюда, он хотел, мечтал, отчаянно молился, чтобы хоть ктонибудь из них поменялся с ним местами. А когда он уже не мог больше плакать и просто желал смерти, за ним пришли, отвели его в какую-то хижину и начали допрашивать. Ночью. Ночью, которую он теперь постоянно носил с собой.

Они были древним народом, их предки испытали многовековое рабство — страдания значили для них не больше едва различимого шепота алого облака, плывущего в небе пустынной планеты, что вращается вокруг далекой звезды. Но они хорошo знaли, как использовать боль в качестве инструмента, и не видели зла в подобных деяниях: ведь с точки зрения народа, познавшего рабство, зло правит душами тех, кто выковал кандалы, а вовсе не тех, кто вынужден их носить. Никакое деяние, совершенное во имя свободы, не может быть слишком чудовищным.

Поэтому Лестига пытали до тех пор, пока он не рассказал все, что они хотели знать. Ему не удалось скрыть ничего. Расположение частей, направление дальнейшего передвижения, личный состав, оружие, цель миссии, слухи, свое имя и звание и даже личные номера своих товарищей, те, что ему удалось вспомнить, свой адрес в Канзасе, цифры, стоявшие на водительском удостоверении и кредитной карточке, телефон Терезы…

Они все равно не оставили Лестига в покое. Его подвесили на деревянной стене, связав руки сзади, так что кровь не могла циркулировать, а суставы норовили выпрыгнуть из плеч, и били по животу бамбуковыми палками, не кормили и не поили, так что он не мог проронить ни единой слезинки. Однако дыхание с глубоким, тяжелым хрипом вырывалось из его груди; и один из палачей сделал ошибку: он подошел к Лестигу и, схватив за волосы, наклонился, чтобы задать очередной вопрос. И тогда младший капрал Верной Лестиг — падая, падая — глубоко выдохнул, сражаясь за жизнь, и случилось страшное.

Передовой отряд с базы захватил вражескую позицию, боевые вертолеты сели на поляну, и в штаб поступил рапорт, в котором говорилось, что в данном районе все вражеские солдаты, кроме одного, мертвы, а среди них, в грязи, на полу крытой соломой хижины обнаружен находящийся без сознания младший капрал Лестиг Вернон К., личный номер 52690-5416. И тела девяти вражеских офицеров, которые погибли необъяснимой чудовищной и странной смертью -Господи, вы бы только видели, на что это было похоже — не иначе, какая-то невиданная болезнь, а нашему новому лейтенанту стало так худо, что он там все заблевал. И мы не знали, что делать с тем единственным типом, что выполз из кустов; видно, эта штука не успела до него добраться, только вот лицо у парня уже начало растворяться… наши ребята со страху чуть в штаны не наделали и…

Тогда передовой отряд немедленно переместили на другую позицию, а туда послали военную разведку. Место было немедленно огорожено, ввели строжайшую секретность; а от единственного солдата противника, оставшегося в живых — того, с разлагающимся лицом — успели узнать, прежде чем он умер, что Лестиг все рассказал. Лестига отправили санитарным вертолетом в полевой госпиталь, оттуда в Сайгон, а дальше, через Токио, в Сан-Диего — где было решено предать младшего капрала военно-полевому суду за предательство и сговор с врагом. Дело привлекло внимание газет, но суд проходил за закрытыми дверями. Однако прошло довольно много времени, Лестига оправдали, ему даже выплатили солидную компенсацию за потерю ноги и зрения. Он снова отправился в госпиталь, где провел одиннадцать месяцев, там ему даже удалось в некотором смысле вновь обрести зрение, хотя теперь он был вынужден носить темные очки.

После этого Верной Лестиг отправился домой в Канзас.

Между Сиракузами и Гарден-Сити, сидя у забрызганного дорожной грязью окна призрачного поезда, медленно продвигающегося по плоским степям Канзаса, Лестиг бездумно смотрел в окно.

— Эй, вы капрал Лестиг?

Вернон Лестиг тряхнул головой и увидел в окне привидение. Обернулся — перед ним возник разносчик с подносом, на котором лежали бутерброды, плитки шоколада, освежающие напитки, на груди разносчика висела сумка со свежими газетами.

— Нет, благодарю, — сказал Лестиг, отказываясь от всего сразу.

— Скажите, вы ведь тот самый капрал Лестиг?.. Разносчик развернул одну из газет и быстро заглянул в нее. — Да, конечно, вот здесь. Видите?

Лестиг просмотрел почти все газеты, но эта была местной. Он начал искать мелочь.