Василь Быков: Книги и судьба - [6]

Шрифт
Интервал

«Есть ценностей незыблемая скала»… Об этом он всегда знал и об этом написал большинство своих произведений. Не только романа или повести, но даже рассказа нет у Василя Быкова, где бы не разыгрывалась та или иная нравственная коллизия, где бы не вставала проблема нравственного выбора — перед его героями и перед нами, читателями.

В этом смысле Быков, безусловно, экзистенциальный писатель, один из выдающихся экзистенциалистов XX века.

При этом у него нет ни одной выдуманной, сконструированной ситуации, ничего идущего «от ума». Все только от опыта, выстраданного им самим, его поколением, его соплеменниками.

Очень тяжелого опыта. Ставящего человека на грань выживания. Иногда даже на ту грань, где личное физическое выживание оказывается не самой главной жизненной ценностью.

Здесь, разумеется, нельзя не вспомнить войну, которая и родила писателя Быкова. Но нельзя не вспомнить и коллективизацию, породившую искусственный голодомор, и многое, многое другое. Все это без пощады пропахало всю советскую империю, но о родине писателя, Беларуси, следует сказать особо. Хотя бы потому, что Вторая мировая война прошлась по ее населению с особой жестокостью — треть его была уничтожена. А ведь этой катастрофе предшествовали Первая мировая война (последствия которой отразились на поколении родителей писателя), революция, Гражданская война, упомянутая уже здесь коллективизация и многие другие беды и испытания.

«Колесики и винтики» — так, помнится, сказал И. В. Сталин о советских людях, подданных своего государства.

Казалось бы, уже к началу войны будущий писатель должен был превратиться в маленькую послушную частичку чудовищного механизма. А уж после войны, пройдя сквозь чудовищное пекло, вконец ожесточиться и потерять остатки человечности.

Ан нет! Как и многие другие писатели его поколения («лейтенантская проза», стихи Самойлова, Межирова, Левитанского и т. п.), Быков не только не ожесточился, но с особой остротой почувствовал ценность именно человеческого в человеке. Человеческая жизнь — что на войне, что в так называемой мирной жизни — не стоила ни копейки, и уж тем более ни копейки не стоило человеческое достоинство. А для него главным было как раз это — достоинство, проистекающее от веры в высшие ценности, в неповторимость и индивидуальную значимость каждой человеческой жизни. Как ни громко это звучит, он занимался тем, что возвращал современной ему литературе, именовавшейся советской, утраченную ею человечность.

Читатель тосковал по полузабытому искреннему слову. Ему, прошедшему через многочисленные страдания, чудом вернувшемуся с войны, было так нужно, чтобы с ним нормальным, человеческим языком говорили о том, что ему пришлось пережить и перечувствовать. Чтобы ему сострадали.

На языке официальной критики это называлось «абстрактным гуманизмом». Быков был очень нужен, он воспевал общечеловеческие ценности — и за это его клеймили. И на родном белорусском, и почти на родном русском языке.


Хотя, если посмотреть на такие вещи с исторической высоты, — это ведь тоже признание.

Но жизнь писателю оно, случается, укорачивает.


Быков не любил говорить о себе, редко отвечал на вопросы о своей личной биографии. Если же кто-то начинал настаивать, то вполне мог услышать то, что услышала я в процессе первого с ним телефонного разговора: «…видите ли, моя биография — в моих книгах. Читайте, пожалуйста, если вам интересно, но больше, простите, мне нечего сказать».

С одной стороны, как говорится, крыть нечем. А с другой — перед автором книги о таком писателе встают определенные сложности. Поэтому биографические данные, столь необходимые для анализа и отдельных произведений Быкова, и тех изменений, которые происходили в жанровой специфике и творческой манере писателя на протяжении его творческого пути, да даже просто для понимания того, почему в разные моменты он предпочитал жанр то повести, то романа, то рассказа, а то и публицистического выступления, — эти биографические данные зачастую приходилось собирать по крохам.

Большое подспорье в конце концов оказало мне интервью, которое я взяла у Василя Владимировича во Франкфурте, за два года до его кончины. На основании его слов мне удалось кое-что, как мне кажется, лучше понять, уточнить и поправить в этой книге.

Я уже говорила, что Быков обладал мягким юмором, отличался добрым вниманием к собеседнику, но самое привлекательное в нем было — его редкий по звонкости и искренней радости смех, а также — открытая, светлая и понимающая улыбка, на которую невозможно не ответить. Знаю, что к серьезному анализу творчества Быкова эту улыбку, что называется, не пришьешь, — но лично мне она многое дала не только для понимания личности писателя, но и его творческого и гражданского пути.

Вообще-то, о творчестве Быкова написано уже немало, особенно на славянских языках. А вот по-английски — совсем немного. Небольшие переводы, статьи и публикации — Н. Афанасьева, Т. Бэрда, Д. Брауна, М. Фрейдберга, А. Макмиллина, М. Мозура, К. Стейнберга, Н. Шнейдмана, М. Слонима и некоторых других исследователей — освещают только отдельные стороны творческого наследия писателя. Ценным дополнением в ряду этих публикаций стал раздел о Быкове в книге Арнольда Макмиллина (1999) о белорусской литературе


Рекомендуем почитать
В.Грабин и мастера пушечного дела

Книга повествует о «мастерах пушечного дела», которые вместе с прославленным конструктором В. Г. Грабиным сломали вековые устои артиллерийского производства и в сложнейших условиях Великой Отечественной войны наладили массовый выпуск первоклассных полевых, танковых и противотанковых орудий. Автор летописи более 45 лет работал и дружил с генералом В. Г. Грабиным, был свидетелем его творческих поисков, участвовал в создании оружия Победы на оборонных заводах города Горького и в Центральном артиллерийском КБ подмосковного Калининграда (ныне город Королев). Книга рассчитана на массового читателя. Издательство «Патриот», а также дети и внуки автора книги А. П. Худякова выражают глубокую признательность за активное участие и финансовую помощь в издании книги главе города Королева А. Ф. Морозенко, городскому комитету по культуре, генеральному директору ОАО «Газком» Н. Н. Севастьянову, президенту фонда социальной защиты «Королевские ветераны» А. В. Богданову и генеральному директору ГНПЦ «Звезда-Стрела» С. П. Яковлеву. © А. П. Худяков, 1999 © А. А. Митрофанов (переплет), 1999 © Издательство Патриот, 1999.


«Еврейское слово»: колонки

Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.


Градостроители

"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.


Воспоминание об эвакуации во время Второй мировой войны

В период войны в создавшихся условиях всеобщей разрухи шла каждодневная борьба хрупких женщин за жизнь детей — будущего страны. В книге приведены воспоминания матери трех малолетних детей, сумевшей вывести их из подверженного бомбардировкам города Фролово в тыл и через многие трудности довести до послевоенного благополучного времени. Пусть рассказ об этих подлинных событиях будет своего рода данью памяти об аналогичном неимоверно тяжком труде множества безвестных матерей.


Старорежимный чиновник. Из личных воспоминаний от школы до эмиграции. 1874-1920 гг.

Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.


Фернандель. Мастера зарубежного киноискусства

Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.