Василь Быков: Книги и судьба - [155]

ЗГ: Это потому, что местные власти остаются прокоммунистическими?

ВБ: Именно. И они до сих пор на дух не выносят даже упоминания о приватизации земли. И власти, и крестьянство объединяет чувство, выраженное в старом анекдоте: крестьянин счастлив не тогда, когда купил корову, а когда у соседа корова сдохла.

ЗГ: Да, это печально. Вообще-то, многие писатели замечали, что это типично для крестьянства во всем мире: помните романы «Земля» и «Радость жизни» Эмиля Золя[450]? Позапрошлый век, можно сказать! Может, это звучит политически некорректно, но, кажется, Золя так изобразил негативные черты крестьян, как никто не отважился это сделать ни до, ни после него.

ВБ: Согласен. Наши «деревенщики» предпочитают представлять портрет крестьянства в розовых и голубых тонах, в то время как Золя, например, использовал реальные краски земли: черный, коричневый, серый.

ЗГ: Как будто наши писатели применяют палитру небес, а Золя работал натуральными, земными красками.

ВБ: Правильно. Хотя в принципе все направления хороши, когда они правдивы.

* * *

ЗГ: Василь Владимирович, хочу вас спросить о генерале Власове. Мой отец был довольно высокого мнения о нем и считал его героем и жертвой обеих сторон — и Советов, и нацистов. Как вы оцениваете Власова сейчас, когда у нас больше информации?

ВБ: Видите ли, независимо от себя он стал пленником ужасных обстоятельств чудовищного военного времени; в соответствии с ними он и действовал, поэтому я и не считаю его ни предателем, ни героем, а, скорее, жертвой ситуации… Да, Вторая ударная армия… Власов сделал довольно головокружительную военную карьеру — молодой генерал, герой и защитник Москвы и т. д. Как бы то ни было, Сталин поставил перед Власовым невыполнимую задачу, которую никто бы не смог осуществить в то время. Любой был бы разбит, даже легендарный Жуков. А у Власова оставался небольшой выбор: первый — застрелиться, второй — подставиться под вражескую пулю, третий — сдаться. Он выбрал последнее. За что же осуждать или хвалить его? Почти шесть миллионов людей попали в то же самое положение, большинству пришлось хуже, чем Власову, у многих вообще не было выбора. Не думаю, чтобы он лично был прогитлеровцем или антисталинистом. Он был просто жертвой сложных обстоятельств. Теперь, представьте, Власов в плену. Как ему поступить? Вы же понимаете, что в принципе не было большой разницы между концлагерями Гитлера и Сталина.

ЗГ: Если верить книге Гроссмана «Жизнь и судьба» — не было…

ВБ: И Гроссман был абсолютно прав в этом отношении. Попасть в лапы секретных служб было все равно что очутиться в объятиях удава. Конечно, Власов мог бы покончить с собой, но он не стал этого делать. Может быть, он надеялся перехитрить гитлеровцев, но это тоже было безнадежно… Немцы не дали ему возможности сохранить армию. Его армия была расформирована, и отдельные подразделения были рассредоточены по разным немецким фронтам и частям.

ЗГ: Я слышала от личной секретарши Власова и начальника его разведки, что Власова очень любили и уважали его солдаты (эти люди жили долгое время в Оттаве, теперь не знаю, что с ними).

ВБ: Всякая война создает легенды и мифы. На самом деле советский генерал не мог вызывать даже обыкновенную симпатию у подчиненного, не говоря о чувстве любви. А Власов, каким бы он ни был человеком, оставался прежде всего генералом советской закваски. Он врос в этот стиль командования за многие годы, проведенные на военной службе. Я, конечно, не знаю особенностей его характера, но, думаю, в целом понимаю людей этого типа.

ЗГ: Мой отец называл наших генералов «дегенералами».

ВБ: Советское высшее командование — сложный феномен. Эти люди обладали огромной властью в период войны. Они топтали своих подчиненных по поводу и без повода. А после войны, особенно во времена Брежнева, большинство из них действительно превратились в «дегенералов».

ЗГ: Василь Владимирович, я помню ваш рассказ «Полководец»[451], где вы сказали, что военные руководители советской поры, особенно во время войны, действовали по принципу: «Людьми, пораженными и объятыми страхом, можно управлять, только надавив на них еще большим страхом». Мудрое наблюдение! Был ли какой-то конкретный полководец прототипом для вашего рассказа?

ВБ: Да. Это был маршал Жуков.

ЗГ: О, легендарный маршал…

ВБ: В действительности этот рассказ всего лишь набросок…

ЗГ: Лично я задумалась над понятием страха, будучи под сильнейшим впечатлением от этого вашего «наброска». Меня, как и многих других, кто вырос при Советах, одно время привлекала личность Жукова, хотя понимаю сейчас, что этот интерес был подогрет умелой пропагандой.

ВБ: Они сотворили из него икону, создали культ, понаставили памятников… Им нужен был свой, советский Георгий Победоносец. И сегодня так называемые патриоты частенько пользуются его именем для искажения фактов. Обычная фальсификация. Я помню этого генерала со времен войны и должен сказать, что реальный генерал Жуков был воплощением жестокости.

ЗГ: Вы когда-нибудь встречались с ним во время войны?

ВБ: Нет, во время войны не пришлось, но я знал многих офицеров, которые были у него в подчинении, а эпизод, который я описал в моем рассказе, абсолютно достоверен. Именно участники того случая и рассказали мне эту историю.