Вашингтон - [147]

Бирд разбил на пять категорий основные экономические интересы «отцов-основателей», показав, что Вашингтон, «вероятно, самый богатый человек в США в то время», был прямо заинтересован в четырех из них. Походя коснувшись конфликта низов и верхов в революции (в этом слабость Бирда, намеренная или нет), он подчеркнул, что Вашингтон возглавил «консервативную реакцию», из рук которой страна и получила конституцию. Сама конституция, по определению Бирда, «была экономическим документом, составленным с величайшим искусством людьми, чьи собственнические интересы были непосредственно поставлены на карту». Члены конституционного конвента, где председательствовал Вашингтон, заключил Бирд, отнюдь не были «не заинтересованными» материально лицами, напротив, «мы вынуждены прийти к глубоко знаменательному выводу о том, что, основываясь на личном опыте ведения экономических дел, они точно знали, каких целей достигнет учреждаемое ими новое правительство».

Вторжение Бирда в деликатную для капиталистического общества область не было подкреплено новыми усилиями, его интереснейший труд остался в блистательном одиночестве в американской историографии. Да и сам автор предпочел не углублять своих исследований в этом направлении, переключившись на другие сюжеты. Бирдовский анализ, в общих чертах выяснивший громадную роль Вашингтона в становлении американского капитализма, имел неожиданные последствия. Ведущие американские историки, в первую очередь занимающиеся исследованием тенденций развития политической мысли, стали рьяно доказывать, что идейно Вашингтон не играл никакой роли в Американской революции.

Указывая на неоспоримый факт, что великий квартет — Т. Джефферсон, А. Гамильтон, Д. Адамс и Д. Мэдисон — коллективно отковал идейное оружие революции и определил направление развития молодой республики, американские исследователи отвели Вашингтону роль бесцветного статиста, поочередно подпадавшего под идейное влияние этих людей, причем в конечном итоге возобладал Александр Гамильтон.

Ради этого был пущен под откос тезис, милый сердцу западных историков, о «разрыве поколений» — Гамильтон был более чем на двадцать лет моложе Вашингтона. Уже в специальной монографии К. Баурса «Гамильтон и Джефферсон» о президентстве Д. Вашингтона самому президенту не нашлось места не только в заголовке книги, но, в сущности, и в ее содержании. В. Паррингтон, выполнивший в двадцатые годы монументальное трехтомное исследование «Основные течения американской мысли», вероятно, счел, что молчание — лучший способ воздать должное прославившемуся немногословностью Вашингтону.

Тенденция эта, возникшая в двадцатые годы, постепенно набирала силу и к нашим дням типична практически для всех значительных трудов по истории развития идей в США. М. Керти, написавший в тридцатые годы обширный трактат «Рост американской мысли», на страницах труда, занявшего почти тысячу страниц, двенадцать раз поминает Вашингтона и преимущественно по второстепенным поводам. Книга Р. Хофштадтера, выполненная в конце сороковых годов, «Американская политическая традиция» — четыреста страниц убористого текста. Вашингтон упоминается пять раз. А обе эти работы неоднократно переиздавались в США и по сей день считаются шедеврами исследования американских интеллектуальных свершений. Аналогичная картина и в новейших трудах: Л. Харц «Либеральная традиция в Америке» (1955), К. Росситер «Консерватизм в Америке» (1962), А. Экирш «История американской традиции» (1963).

Авторы тем самым избегают щекотливого вопроса — к какой категории отнести Вашингтона: либерального или консервативного мыслителя. В то же время подобные трактовки не наносят решительно никакого ущерба культу Отца Страны. Мраморной статуе полагается быть безгласной, а роль Пигмалиона, как показал Бернард Шоу, иногда приводит к непредвиденным последствиям. По крайней мере, можно утратить душевный покой, творить в рамках модной ныне в США теории «согласия», то есть полного отрицания классовых конфликтов, куда спокойнее.

В двадцатые годы ревизионизм как проявление общего разочарования, пришедшего по пятам за мировой бойней, серьезно затронул американскую историческую науку. Действуя сплоченной когортой, ревизионисты, хотя и не очень многочисленные, но очень шумные, атаковали мнимый «идеализм» Белого дома и прочее, пытаясь докопаться до истинных причин вступления США в первую мировую войну. Их удары, созвучные настроениям «потерянного поколения», разили без особого разбора кондовые святыни, ибо ниспровергатели полагали, что нужно сокрушить идолов, на которых покоятся ложные ценности американского общества.

Прекраснодушные ревизионисты, как и подобает бунтующим интеллектуалам, принимающим себя всерьез, разумеется, были бы изумлены, если бы им указали — их кампания, искренне затеянная как доведение до конца «разгребания грязи», соответствовала видам правящих кругов страны. Они готовили почву для расцвета «изоляционизма» и политики «невмешательства» США на международной арене в тридцатые годы. Отсюда не только терпение сильных мира сего в США к выходкам ревизионистов, но даже благосклонное отношение к их разоблачениям — открывался предохранительный клапан, мятущиеся души интеллигентов успокаивались.