Вашингтон, округ Колумбия - [141]

Клей отступил от Питера и придвинулся к Иниэсу, словно ища в нем союзника, но затем вдруг остановился, поняв, что это может быть расценено как отступление. Он повернулся к Питеру и сказал:

—   Ты завидуешь мне потому, что твой отец больше заинтересован в моей карьере, чем в твоей...

Выпад был настолько неожиданный, что Питер рассмеялся:

—    Нет! Придумай что-нибудь получше. У тебя никогда не было отца, и ты преувеличиваешь значение отцов для тех, у кого они есть. Я не завидую тебе ни в чем, вот разве что твоему необыкновенному успеху. Это что-то поразительное, но, в конце концов, это зависит не от тебя.

—   Ты ревнуешь меня,— упорствовал Клей,— к Инид.

Питер подумал, что, быть может, он недооценивал Клея.

Он знал, что наглости у его врага хоть отбавляй, но считал его неспособным сказать правду.

—   Я не уверен,— продолжал он,— что ревность — это то слово. Но я не отрицаю, что никогда не прощу ни тебе, ни отцу ее убийства.— От проницательных глаз Питера не укрылось, что лицо Клея стало как маска, отлитая из металла.

Но вот Клей заговорил совершенно бесцветным голосом:

—   Я сделал то, что считал для нее наилучшим. Она была алкоголичкой, и мне сказали, что она неизлечима. Возможно, мы были не правы, поместив ее в лечебницу. Не знаю. Но я любил ее, хотя, возможно, не так страстно, как ты.

Питер сжался, приготовившись к удару, который — он это знал — должен был незамедлительно последовать.

Клей был решительно настроен идти до победного конца.

—   Она рассказала мне, что случилось. Она мне все рассказывала. Вот почему она всегда трепетала перед тобой. Из-за того, что произошло между вами в тот день, в этом вот доме, в подвале, в кладовой.

В наступившей тишине пробили часы. Клей подобрал с полу обломки чайного столика и сложил их на столе.

—   Я скажу Айрин, что кто-то сломал столик. Наверное, его можно отреставрировать.— Он направился к двери и задержался на пороге.— У Инид не было секретов. Но ведь она любила и приврать, так что...— Не договорив, Клей вышел из комнаты.

—    Ну что же,— сказал Питер Иниэсу,— герой нашел своего автора.

—     Дело обстоит совсем не так.— Иниэс был потрясен услышанным не меньше, а, пожалуй, даже больше, чем Питер. Оказывается, между средним классом, к которому он принадлежал, и классом, само существование которого он нередко отрицал, есть гораздо более глубокое различие, чем он предполагал: греховные мечтания одного оборачивались действиями другого.

—    Желаю удачи,— сказал Питер и пошел к выходу, но Иниэс схватил его за руку, словно ища у него поддержки.

—     Нет, я правда помогу ему, но это совсем не то, что ты думаешь.

—    А я разве сказал тебе, что я думаю? — Голос Питера звучал очень вежливо.— Но объясни мне, почему ты помогаешь ему?

—    Прежде всего, я думаю, что он станет президентом.— Иниэс проявил не свойственную ему прямоту.

—    Это возможно, и как раз поэтому мы... я должен приложить усилия к тому, чтобы он потерпел поражение.

—    Ты не видишь, что люди меняются, растут? — Иниэс перепевал последнюю рекламу Клея. Как утверждали авторы журнальных статей, за последние годы Клей «вырос», «пошел вглубь», и теперь уже все, кроме безнадежно предубежденных против него из партийных соображений, признавали, что он вступил в полосу «новой зрелости».

—    Разумеется, люди меняются: они меняют свою тактику. Клей привлек на свою сторону консерваторов. Теперь ему понадобился ты. Все это ясно как божий день.

—    Положим, ты прав. Тогда из соображений чистого практицизма не следует ли стать в его ряды, попытаться воздействовать на него?

К чему вели эти логические ухищрения Иниэса, слишком легко было предсказать, и Питер оборвал его:

—    Не будь ребенком.— Этим он оставлял позади своего прежнего учителя.— Он использует тебя. Но ты никогда не сможешь его использовать.

—    Ты несправедлив,— упорствовал Иниэс.— Мне кажется, в нем есть нечто большее.

—   Ладно, пиши за него книгу, там посмотрим.— Питер направился к двери, даже не поинтересовавшись, как, когда и по чьей инициативе родился этот замечательный союз.

Но Иниэс от него не отставал. Он жаждал слов утешения.

—    Если бы Клей был способен осуществить все, что следует сделать, ты бы все равно был против него?

—   Он не способен на это. Он будет продолжать в прежнем духе, будет делать лишь такие ходы, которые напрашиваются сами собой. Но если бы он вдруг изменился к лучшему, я и тогда был бы против него.

—    Почему? Из-за... из-за...— Десять лет фрейдистского психоанализа приучили Иниэса изъясняться символами.

—    Тебе известны причины. В конце концов, ты сам же изложил мне половину из них. Клея интересует только его собственное «я» — очень неважное «я», в особенности если дело обернется скверно для нас.

—    А кто лучше? Разве они все не на один манер?

Неожиданный пессимизм Иниэса рассмешил Питера.

—    Ты совсем вошел в мою роль. Ведь это мое амплуа — думать, что все лишь игра, и независимо от того, кому достанется главный трофей, жизнь будет идти своим чередом. Но ведь это ты обладал нравственным чувством, видел в истории цель, хотел коренных перемен...

—    Но я и остался таким. Я не изменился. Я только...