Ваше благородие товарищ атаман - [23]

Первую волну сбрил «максим» – он просто скосил сразу десяток всадников, которые уже почти настигали беглецов. Когда станковый пулемёт стреляет в упор, то тело человека становится похоже на фарш. Все-таки пули калибра 7,62 мм с небольшого расстояния просто прошивали махновцев и их коней насквозь. И пока задние резко притормозили, те, кто успел обойти беглецов справа и слева, пользуясь тем, что находятся в мёртвой для пулемёта зоне, с гиканьем стали резко сближаться с тачанкой. И тут заговорил второй пулемёт.

«Льюис» не рокотал, как «максим», он, скорее, строчил, как швейная машинка. Или стрекотал. Или шелестел. Звук его выстрелов был негромким, и вначале махновцы даже ничего не поняли – как будто на них налетел рой пчёл. Но эти пчёлки разили насмерть. И вот ещё с десяток всадников свалились с коней, вот с одной стороны осталось всего трое. Мамочкин моментально развернулся влево и открыл огонь по махновцам практически в упор. При этом подполковник продолжал гнать лошадей, и через какое-то мгновение к Мамочкину присоединился и Васильев, открыв огонь по остаткам махновской конницы, которая вновь оказалась в секторе обстрела.

Разгром был полный. Впереди виднелась кромка леса, а сзади оставались только мёртвые и раненые. Всего несколько всадников, повернув коней, улепётывали назад в село. Против двух пулемётов с одними саблями – это было чистое самоубийство, о котором спьяну махновцы не подумали. Если бы не был упущен момент, если бы тачанка не успела выскочить за пределы села, то тогда шансов уйти у беглецов почти не было. Но, как говорится, удача всегда на стороне смелых и отчаянных…

…Тачанка медленно катилась по лесу, разгорячённые недавним боем бывшие пленники уплетали за обе щеки прихваченные хозяйственным юнкером вареники и запивали их крепчайшим самогоном. Впрочем, после пережитого крепость местной горилки даже не ощущалась. Зато вареники были просто бесподобными.

– Юнкер, вам надо просто благодарность перед строем объявить, – рассмеялся подполковник Молчанов.

– Да, я тоже удивлён смекалкой Нечволодова, – поддержал Молчанова Ростовцев. Он подъехал на своём коне ближе к тачанке и взял с протянутой ему юнкером миски вареник.

– Был бы ты бабой, юнкер, цены б тебе не было, – вмешался в разговор Васильев, баюкая раненую руку.

При этих словах Нечволодов почему-то вдруг покраснел и отвернулся.

– Ну, юнкер, что вы как барышня. Вы же не только ратный подвиг совершили, вы ещё и нас от голодной смерти спасли. Кто знает, когда мы к своим выйдем? – добродушно заметил подполковник.

Но тут после его слов повисла тревожная пауза. Молчанов не сразу понял, что он сказал, а когда понял, вдруг остановил лошадей. Поняли его и Мамочкин с Васильевым.

– Ну, что ж, ваши благородия. Нам тоже надо к своим. Только свои-то у нас разные будут. Так что вы – к своим, и мы – к своим. Каждый останется при своих. Нет возражений? – Васильев улыбался, но глаза его смотрели настороженно. Мамочкин как бы невзначай придвинулся к своему «льюису», из которого он ещё недавно выкашивал махновскую конницу.

– Собственно, вас, господа большевики, никто и не держит. Нам до своих ближе, чем вам. Понятно, что менять один плен на другой вы не захотите. Если, конечно, вдруг не передумаете, – спокойно сказал Молчанов.

– Не понял вас, ваше благородие. Как так – передумаем? В плен к вам пойти? Чтобы вы нас к стенке поставили? – Мамочкин от удивления даже привстал.

– Нет, господин… ах, да, товарищ Мамочкин… Надо отметить, у такого хорошего стрелка такая мирная фамилия. Так вот, я имел в виду, что у нас в Добровольческой армии служат многие из тех, кто раньше воевал против нас. Кто разочаровался в идеалах большевизма, особенно когда красные стали расстреливать заложников и реквизировать продовольствие.

– Вы, господа хорошие, тоже и реквизируете, и расстреливаете. Так что не надо нас агитировать за веру, царя и отечество, наелись в империалистическую досыта. А в Красной армии никто не реквизирует и не расстреливает, это всякая примазавшаяся к большевикам контра недобитая, эсеры и анархисты. Вон, Махно недавно тоже был в Красной армии… – зло ответил Молчанову Васильев.

– Нестор Махно не расстреливал никогда заложников. И продовольствие ему крестьяне сами отдавали, когда он просил, – внезапно вклинился в разговор подъехавший на коне Сергей.

– О, надо же! А вы, юноша, откуда сие знаете, позвольте полюбопытствовать? – удивлённо спросил у Сергея Ростовцев.

Он как раз собирался взять из миски ещё один вареник, но когда услышал, как человек, назвавшийся дворянином, защищает Махно, его рука, что называется, повисла в воздухе.

– Ну, мы с братом поколесили по Екатеринославской губернии, с цирком выступали. И раньше тоже много где побывали. Везде селяне о Махно очень уважительно отзывались. А как он в прошлом году немцев и петлюровцев бил – любо-дорого было поглядеть. Да и Добровольческую армию изрядно потрепал. Не так ли, ротмистр? – улыбнулся Сергей.

– А вы, Александр, вы тоже поддерживаете вашего брата? – спросил Ростовцев Сашу.

– Теоретически Сергей прав – Махно хорошо воюет, и его проект анархистской республики очень интересен. Но только в теории. На практике я всё же отстаиваю идеи государственности, – ответил Саша.