Ваша до рассвета - [57]

Вероятно, это место Габриэль знал еще с тех времен, когда мальчишкой бродил по этим лесам. Место, где он мог бы искать убежище, если бы случайно набрел на него.

Сжимая в руках лампу и собаку, Саманта толкнула дверь, висящую на одной петле, и вздрогнула от пронзительного скрипа.

Она подняла лампу и осветила бледным кругом света древние дубовые балки, развалившиеся копны сена, сгнившие уздечки и ржавые удила, висящие на потрескавшихся деревянных колышках.

Не желая больше сдерживать его извивающиеся движения, Саманта поставила Сэма на землю, чтобы он мог обегать и обнюхать все, что было в поле их зрения. За исключением шебуршащихся в сене мышей, они, казалось, были здесь единственными живыми существами.

– Габриэль? – позвала он, с неохотой нарушая неестественную тишину. – Вы здесь?

Она пошла в полумрак. Примерно в центре конюшни находилась старая деревянная лестница, верхний край которой исчезал во тьме.

Саманта вздохнула. У нее не было никакого желания рисковать своей шеей, обследуя сгнивший чердак, но было бессмысленно забраться так далеко и не проверить все возможности. Возможно, Габриэля здесь и нет, но она может обнаружить признаки его недавнего присутствия.

Подобрав и перекинув свои длинные юбки через одну руку и утвердив в другой лампу, она начала длинный и неуклюжий подъем по лестнице. Тени угрожающе танцевали перед ней, убегая от мерцающего света лампы. Наконец достигнув вершины и прочно встав на пыльные доски, она издала вздох облегчения.

Чердак оказался таким же заброшенным, что и остальная часть конюшни. Не было никаких признаков того, что хоть кто–нибудь находил на нем убежище за последние двадцать лет. Через открытое чердачное окно был виден квадрат вечернего неба, безлунный, но не полностью лишенный света. Похожие на молочные брызги звезды виднелись на его чернильном навесе.

Сузив глаза, Саманта повернулась, чтобы разглядеть темное пространство под потолочными балками. Это ее воображение, или она видела намек на движение? Что, если Габриэль все же нашел здесь убежище? Что, если он каким–то образом поранился и не может ответить на ее зов? Она шагнула в глубину чердака, вздрогнув, когда толстая завеса паутины задела ее голову.

– Есть здесь кто–нибудь? – прошептала она и осветила лампой пространство перед собой.

Темнота взорвались резким движением. Саманта отступила назад, окруженная безумными звуками махающих кожистых крыльев и пронзительного писка. Когда перепуганные летучие мыши оставили свой насест и устремились к открытой двери чердака, она инстинктивно вскинула руки, чтобы защитить волосы и глаза от бьющих по ней крыльев.

Лампа отлетела от ее руки и, проехавшись по краю чердака, приземлилась внизу на земляном полу взрывом стекла. Последние летучие мыши исчезли в ночи. Подгоняемая встревоженным лаем Сэма и сильным зловонием тлеющего лампового масла, Саманта ринулась к лестнице, думая только о том, что надо погасить пламя, прежде чем оно подожжет сено и захватит всю конюшню.

Она прошла уже треть пути, когда ее нога опустилась прямо в гнилую дыру на ступеньке, нарушив ее равновесие и пробив дерево. Казалось, она целую вечность опасно раскачивалась, балансируя между отчаянием и надеждой, но потом все же тяжело упала, встречая спиной пустое пространство.

Она услышала, как ее голова со слабым стуком ударилась об пол, услышала хнычущего Сэма, который облизывал ее щеку и толкал в ухо своим холодным, влажным носом, услышала голодный треск, с которым огонь начал лизать сено.

– Габриэль? – прошептала она, на какой–то момент увидев его стоящим над ней и улыбающимся в солнечном свете, прежде чем ее собственный мир растворился в темноте.

Глава 16

«Моя дорогая Сесиль,

Вы называете меня настойчивым и убедительным, но все равно сопротивляетесь моим чарам на каждом шагу…»

* * * 

Габриэль сидел в дверном проеме фолли[7] и слушал, как, стекая по камням, журчит вода в ручье. Здание без крыши было сконструировано так, что напоминало разрушенную башенку древнего замка. В детстве он провел здесь много волнующих часов, размахивая деревянным мечом, чтобы спасти фолли от нашествия орды варваров, которые имели определенное сходство с его младшими сестренками.

Он сидел на каменной скамье, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги. Вечерний бриз ерошил его волосы. Они наполовину выбились из ленты, словно вуалью закрывая его рваный шрам. На нем так же были заметны и другие признаки несчастий этого дня. Его ботинки были сбиты, а рукав рубашки порван колючками ежевиками. На тыльной стороне ладони красовалась свежая царапина, а на колене болезненный ушиб.

Но самая глубокая рана, которую он получил, была в его сердце – он подслушал обмен репликами между своей матерью и Самантой.

После бесцельного блуждания по лесу в течение нескольких часов с веткой в руке в качестве подобия трости, ему, наконец, удалось найти дорогу домой. Желая пройти внутрь незамеченным, он стал обходить дом, ощупывая руками стены, пока не нашел открытое окно. Но его планы нарушились, когда через это самое окно до него донесся голос матери.

– Что было бы милосерднее, если бы мой сын умер на палубе того судна. Было бы милосерднее, если бы его жизнь закончилась легко и быстро. Тогда он не должен был бы проходить через все эти страдания. Он не должен был бы вот так жить – жалкой полужизнью, словно он человек только наполовину!