Ваша до рассвета - [5]

Дворецкий и миссис Филпот обменялись расстроенными взглядами.

– Простите?

Саманта отодвинула стул, на котором раньше сидела, и вытащила из–под него свой чемоданчик.

– Я остаюсь здесь. Я принимаю должность медсестры графа. А сейчас не окажите ли вы мне любезность и не попросите ли кого–нибудь из лакеев принести мой сундучок из кареты и показать мне мою комнату, чтобы я могла подготовиться приступить к своим обязанностям.

Он все еще продолжал ощущать ее запах.

Как будто насмехаясь над ним и напоминая о том, что он потерял, обоняние Габриэля сильно обострилось за последние несколько месяцев. Всякий раз проходя мимо кухни, он легко мог сказать, приготовил ли повар–француз по имени Этьен фрикадельки из телятины или сливочный соус бешамель, чтобы раздразнить его аппетит. Он чувствовал даже очень слабый запах дыма, независимо от того, был ли недавно разожжен огонь в пустой библиотеке или, напротив, он уже превратился в тлеющие угольки. Когда он падал на кровать в своей комнате, которая больше напоминала звериное логово, чем спальню, его атаковал запах застарелого пота от собственных скомканных простыней.

Сюда, в спальню, он возвращался со своими ноющими ушибами и царапинами, здесь он проводил беспокойные ночи, которые мог отличить от дней только по духоте и тишине. Иногда в часы между сумерками и рассветом он чувствовал себя единственной живой душой на этом свете.

Габриэль прижал тыльную сторону ладони ко лбу и по старой привычке закрыл глаза. Когда он ворвался в ту комнату, то сразу же распознал лавандовую туалетную воду миссис Филпот и мускусную помаду для волос Беквита, нанесенную на несколько еще остававшихся прядей. Но он не узнал освежающий лимонный аромат, наполнявший воздух. Этот аромат был сладким и терпким, тонким и резким.

Мисс Викершем, безусловно, пахла не как медсестра. Старая Кора Грингот пахла нафталиновыми шариками, а вдова Хоукинс была как горький миндаль, который любила нюхать. А мисс Викершем не пахла как засушенная старая дева, которую он себе представил, когда она заговорила. Если по ее сухому тону можно было о чем–то судить, ее поры должны были испускать ядовитый туман из застарелой капусты и могильную пыль.

Когда же он приблизился к ней, то сделал еще более потрясающее открытие. Под ярким ароматом цитруса скрывался другой, который сводил его с ума, лишая последних остатков чувств и здравого смысла.

Она пахла женщиной.

Габриэль застонал сквозь стиснутые зубы. Он не чувствовал ни единого позыва желания с тех пор, как очнулся в Лондонской больнице и открыл, что его мир превратился во мрак. А запах теплой, сладкой кожи мисс Викершем вызвал в нем одурманивающе–туманные воспоминания о поцелуях в залитом лунным светом саду, хрипловатое бормотание и горячую атласную кожу женщины под его губами. Обо всех тех удовольствиях, которые он больше никогда не познает.

Он открыл глаза, только чтобы убедиться, что мир все еще скрыт от него тьмой. Возможно, слова, которые он швырнул в лицо Беквиту, были верны. Возможно, он должен воспользоваться услугами определенного типа женщин. Если заплатить ей как следует, она, возможно, даже сможет посмотреть на его искалеченное лицо и не отскочить в ужасе. Но какое это имеет значение, даже если она так и сделает? – подумал Габриэль и издал резкий смешок. Он все равно этого не узнает. Возможно, если она зажмурит глаза и притворится, что он мужчина ее мечты, он сможет притвориться, что она – женщина, которая произносит его имя с придыханием и шепчет клятвы в вечной верности.

Клятвы, которые она не собирается исполнять.

Габриэль вытолкнул себя из кровати. Будь проклята эта Викершем! Она не имела никакого права так язвительно смеяться над ним и пахнуть так сладко. К счастью, он приказал Беквиту отослать ее. Пока это будет в его власти, она больше его не побеспокоит.

Глава 2

«Моя дорогая мисс Марч,

Могу Вас заверить, что несмотря на свою репутацию, я не имею привычки начинать тайную переписку с каждой красивой молодой женщиной, которая поражает мое воображение…»

* * *

На следующее утро, наощупь спускаясь по винтовой лестнице, которая вела в самое сердце особняка Ферчайлд–Парк, Саманта чувствовала себя так, словно ее тоже поразила слепота. Окна все до одного были плотно занавешены. Было впечатление, что дом, так же, как его хозяин, был ввергнут в черное царство вечной ночи.

Одинокий торшер горел у подножья лестницы и давал достаточно света, чтобы она увидела, что ее пальцы, которыми она, спускаясь, держалась за перила, покрыты пылью. Поморщившись, она вытерла руку об юбку. Учитывая серый цвет кашемира, она сомневалась, что кто–нибудь это заметит.

Даже душный полумрак не мог полностью скрыть легендарное богатство Ферчайлдов, которое было фамильным предметом зависти для многих. Стараясь не пугаться этой демонстрации многовековых привилегий, Саманта сошла с лестницы и направилась в холл. Прошло много времени с тех пор, как в доме было отремонтировано все, от темных стеновых панелей до Тюдоровских арок мрачной эпохи Якова I. По полу итальянского мрамора у нее под ногами танцевали тени. Каждая изящная арка лепнин и карнизов, каждый завиток цветка или ваз из папье–маше, украшающих стены, был покрыт тонким слоем бронзы или позолоты. Даже скромная спальня, которую миссис Филпот предоставила Саманте, обладала фрамугой из цветного стекла над дверью, а ее стены были задрапированы шелковой парчовой тканью.