Ваша до рассвета - [40]

Она, вероятно, смыла перед сном лимонную вербену со своей кожи, оставляя только сладость ее собственного аромата. Аромата, который был более богат и опьяняющ, чем любые, когда–либо существовавшие духи, и обещал целый сад земных наслаждений, перед которыми не мог бы устоять ни один мужчина.

Габриэль застонал, его тело ныло от расстройства и желания. Если собака скоро не успокоится, он завоет вместе с ней.

Отбросив одеяло, он поднялся и подошел к окну. Нащупав задвижку, он открыл ее и дернул оконную раму вверх, засадив себе в большой палец занозу.

– Тише! – прошипел он в пустоту под окном. – Умоляю, не мог бы ты вести себя потише!

Собачий вой резко оборвался. Раздалось обнадеженное поскуливание, потом наступила тишина. Издав вздох облегчения, Габриэль вернулся к кровати.

Вой возобновился, такой же душераздирающий, как и раньше.

Габриэль захлопнул окно, затем шагнул назад к кровати и нащупал халат, висевший на ее столбике. После чего он решительно вышел из комнаты, даже не потрудившись взять трость.

– Вы сами этого хотели, если я сейчас свалюсь с этой лестницы и сломаю шею, – пробормотал он, ощупывая ногами ступеньки и мало–помалу передвигаясь вперед. – Вместо того чтобы плакать на моей могиле, этот пес, наверняка, обмочит ее. Надо было приказать егерю пристрелить это проклятое животное.

Споткнувшись об оттоманку и ободрав голени об когтистую ножку комода, ему, наконец, удалось добраться до одного из незапертых французских окон в библиотеке.

Он распахнул створки, и прохладный вечерний воздух нежно коснулся его кожи. Он поколебался, не желая подставлять свое изуродованное лицо безжалостному лунному свету.

Но жалобный вой продолжался, взывая к чему–то в глубине его души. Кроме того, насколько он знал, сегодня не было никакой луны.

Он прошел через террасу с каменным полом, где выступающие камни больно кололи его босые ноги, затем ступил на мокрую от росы траву, следуя за воем. Он был уже почти у цели, когда ночь внезапно стала очень тихой. Такой тихой, что он мог слышать отдаленное кваканье лягушек и свое прерывистое дыхание.

Упав на колени, он похлопал обеими руками по земле рядом с собой.

– О, ради Бога, где ты там, маленький ублюдок? Если я и не хотел искать тебя, то сейчас ты все–таки заставил меня распустить нюни.

В кустах рядом с ним что–то зашуршало, и плотный комок меха выстрелил ему в руки, словно ядро, выпущенное из пушки. Радостно поскуливая, маленький колли встал на задние лапы и стал покрывать лицо Габриэля теплыми и влажными поцелуями.

– Ладно, ладно, – пробормотал тот, обнимая дрожащую от волнения собаку. – Незачем быть таким сентиментальным. Все, чего я хочу, это получить хороший ночной отдых.

Не выпуская из рук щенка, Габриэль поднялся на ноги и пустился в длинный путь обратно к своим покоям. Ему пришлось признать, что с этим маленьким теплым тельцем, уютно устроившимся у него на груди, ночь не показалась ему слишком темной, а путь слишком долгим.

* * * 

Даже Саманта не посмела отпустить замечание следующим утром, когда Габриэль спустился вниз вместе с Сэмом, который весело наступал ему на пятки. Несмотря на то, что он все равно ворчал, что собака постоянно крутится у него под ногами, она ловила моменты, когда он думал, что на него никто не смотрит, и гладил шелковистые уши щенка или кидал под стол отборный мясной кусочек.

К концу недели Габриэль уже смог пройти через лабиринт мебели, не врезаясь в ножку стола и не опрокидывая на пол мраморную богиню или фарфоровую пастушку. На радостях от его достижений Саманта решила, что настало время для следующего урока.

Тем вечером Габриэль вышагивал взад и вперед перед дверями столовой, его урчащий от голода живот с каждым шагом все больше заставлял его чувствовать себя зверем, расхаживающим по клетке. Он пришел в свое обычное время для ужина, но запинающийся Беквит сообщил ему, что обед задерживается, и он должен подождать, пока его не позовут.

Крепко ухватившись за трость, Габриэль прижался ухом к двери, заинтригованный таинственными шорохами и звяканьем, которые доносились изнутри столовой. Его любопытство и предвкушение чего–то интересного стало еще сильнее, когда он узнал мягкий, но повелительный голос своей медсестры.

Габриэль был так переполнен желанием разобрать ее слова, что не услышал, как к двери приблизился Беквит. Дворецкий рывком открыл ее, и Габриэль чуть не выпал внутрь комнаты.

– Добрый вечер, милорд, – сказала Саманта откуда–то слева, веселье сквозило в ее голосе. – Надеюсь, вы извините нас за задержку. Я очень ценю ваше терпение.

Нахмурившись, Габриэль с силой опустил трость, изо всех сил пытаясь вернуть себе опору и достоинство.

– Я уже начал думать, не будет ли это полуночный ужин. Или ранний завтрак. – Он навострил уши, но не услышал знакомого пыхтения, которое обычно сопровождало каждый его прием. – Вот только, что вы сделали с Сэмом? Не стоит надеяться, что его подадут на серебряном блюде с яблоком во рту?

– Сэм будет сегодня обедать в комнате для слуг. Но не волнуйтесь за него. Питер и Филипп обещали накидать под стол достаточное количество еды. Надеюсь, вы простите меня за то, что я отослала его, но я решила, что пришло время вам снова привыкать к атрибутам цивилизации. В ее голосе послышалась теплая улыбка. – Итак, стол покрыт белоснежной скатертью. Вдоль него расставлены три серебряных канделябра, в каждом по четыре тонких свечи, которые гостеприимно освещают самую лучшую посуду из фарфора, хрусталя и серебра, которую только смогла достать миссис Филпот.