Ваш номер — тринадцатый - [64]

Хотя порой вдруг прорывалось странное ощущение — будто это не плащ чужой постепенно сделался ему по фигуре, а наоборот, чертов плащик незаметно подгоняет его под себя! Да-да, кроит и перекраивает, словно бы внутри Зоринской оболочки набухает соками какая-то другая сущность.

Правда, всякий раз ощущение это, вспыхнув ярко и болезненно, тут же исчезало. Тревога улетала прочь, а чувство растущей комфортности оставалось, и земля вновь начинала вертеться, как положено. А вместе с ней и господин Зорин, главный редактор, член попечительских и наблюдательных советов, общественный деятель и бизнесмен, уверенно вращался на своей высокой орбите. Согласно закону Авогадро.

* * *

— Н-да, уважаемый Денис Викторович! Ну и кашу же вы заварили с этим вашим Ван-Гуттеном!

— Будьте добры уточнить: какой еще Ван-Гуттен и что за каша? — хмуро осведомился Зорин, недоумевая: за каким лешим он понадобился ученому секретарю Пушкинского дома?

— Ну как же! Ван-Гуттен, тот странноватый индивидуум из Нидерландов, претендующий на роль первооткрывателя и ниспровергателя в сфере американской и — что для нас важнее — древнерусской литературы.

— А, Гайавата из полка Игорева! — Зорин поморщился: опять этот сыр голландский объявился!

— Он самый! — сухо подтвердил его гость. — И добавьте: тот самый, которому вы необдуманно выдали некие векселя.

— Ну уж и векселя! — с небрежной улыбкой попытался возразить Зорин. Но ученый муж оставался непреклонен:

— Да-да! Вы взяли перед ним определенные обязательства. И Ван-Гуттен теперь впрямую ссылается на то, что вы, якобы, уже провели несколько раундов переговоров с президиумом Академии наук.

— Да ни черта я не проводил! — хлопнул ладонью по столу начинающий закипать редактор. — Я же с ума не сбрендил, как этот чмошник Гутен-Морген!

— Вынужден обратить ваше внимание на один принципиальный момент, — нахмурился посланец Пушкинского дома. — Господин Ван-Гуттен — не чмошник, как вы изволили выразиться, а член одной из королевских фамилий Европы. И потому ваши игры с ним могут обернуться неплохим международным скандалом. О чем, кстати, наш министр иностранных дел уже оповестил президента Академии. А я, соответственно, ставлю в известность вас.

— Так что же прикажете делать с этим августейшим Гайаватой? — опешил Зорин. Оказаться в центре международного скандала ему не улыбалось.

— А именно то и делать: устроить доклад перед господами академиками.

— Шутить изволите? — совсем уже растерялся редактор.

— Ситуация, в которую вы нас втравили, господин Зорин, меньше всего располагает к шуткам, — отрезал ученый секретарь. — Там, «наверху», проблему обсудили и пришли к решению. Вы кашу заварили — вам ее и расхлебывать. Но — без ущерба для державы!

— То есть?

— То есть мы приглашаем в Петербург вашего выдающегося лингвиста, а вы инсценируете для него выездное заседание Академии наук. То есть, разумеется, не всей Академии, а только его отделения литературы и языка.

— Как это — «инсценируете»?

— Очень просто. Мы вам выделяем конференц-зал в нашем академическом центре, а вы туда загоняете всех своих корреспондентов, корректоров и кто там у вас еще — до последнего курьера!

— Может, еще и водопроводчика вам привести? — хищно оскалился Зорин.

— Можно и водопроводчика, — согласился ученый секретарь. — Только проследите, ради бога, чтобы ваши люди были одеты пристойно! Как-никак, им придется пару часов побыть академиками, а не полубогемными, извините, гопниками. И еще: отберите тройку самых подкованных и поручите им подготовить соответствующие выступления в прениях.

Зорин представил своих «гвардейцев» в роли почтенных академиков, и ему поплохело:

— Да вы что, издеваетесь? Мои корреспонденты выступают с лингвистическими содокладами? Окститесь!

— А вы что же, хотите, чтобы мы всамделишных академиков мобилизовали выслушивать эту ахинею? — возразил гость. — Как я уже сказал, предложенный вам вариант продуман и согласован наверху, и не нам с вами его отменять! И скажите еще спасибо, что содоклады будут лингвистические, а не какие-нибудь там радиогеохронологические!

Зорин раздавленно молчал. А жрец филологии бессердечно добивал его:

— Естественно, вы берете на себя также всю культурную программу. И накачайте своего голландца нашим русским гостеприимством так, чтобы он прочухался уже в самолете! Ну и самое последнее. Вы в своей типографии и на свои же, разумеется, деньги издаете текст его доклада на русском и английском языках, оформляете весь этот бред как вестник Академии и отсылаете нашему нидерландскому другу: пускай, наконец, успокоится! На все про все вам дается не более трех месяцев.

* * *

Когда за ученым литературоведом закрылась дверь, Зорин перебрался за журнальный столик и привычно прихлебывал коньяк, закусывая маленькой шоколадкой. Редактора томило кошмарное видение: чопорный академический конференц-зал, заполоненный ордой редакционных хануриков (терминология Татьяны Путятишны оказалась как нельзя кстати!).

Но через четверть часа коньячная анестезия подействовала, и Зорин переключился с международно-лингвистического инцидента на материи привычные и вполне приятные. Перед ним на полированной столешнице валялась распечатка с компьютера: цены на сталь и курсы акций. В этих небрежно брошенных листках жили металлургические комбинаты и сталелитейные заводы: обогащали руду, выплавляли железо, прокатывали, прессовали…