Ваш номер — тринадцатый - [3]

— Сам ты — выблядок! Вот мой папка!

Потом он перестал ждать отца. Но себе поклялся: вырасту — и тоже буду строить лучшие в мире корабли!

А годы спустя, когда Зорин уже и впрямь конструировал свои субмарины, к нему неожиданно заявился гость — какой-то там троюродный дядя Гриша, прикативший из солнечного Бердянска. Свалившийся на голову родственничек самым первым делом затарился бронебойным портвейном «Солнцедар», тут же, не делая пауз, упился в полную сиську и с тех пор уже «не просыхал». На четвертый день своего культурного посещения Северной Пальмиры бердянский пришелец и выдал Зорину нехитрую семейную тайну:

— Папаша твой счетоводом был. На счетах, будем говорить, щелкал: дебит, кредит и ажур. А для полного ажура еще и Клавке, мамаше твоей, брюхо нащелкал. Вот она пока тебя в своем-то нутре таскала, он, будем говорить, и сделал ноги: смылся к родной сеструхе в город Минск — орденоносную столицу героической Белорусской ССР. И от всяких алиментов отрекся: никакой, мол, Клавдии Зориной ведать не ведаю! Вот такой, будем говорить, у него дебит с кредитом получился!

Дядька прервался, хряпнул полстакана портвешку и, презрев закуску, продолжил:

— Только в Минске он недолго счетоводничал. Нагрянули ревизоры, всякие там КРУ да ОБХСС, и споймали его на каких-то там шахер-махерах. И пошел наш счетовод лес таежный валить не то под Интой, не то под Ухтой. В бассейне, будем говорить, северной реки Печоры…

Назавтра же утром Зорин сгреб еще непохмеленного дядьку, отвез на вокзал и запихнул в плацкартный вагон. Шмякнул на столик фугасную бутыль «Солнцедара» и, пожелав упиться до белой горячки, навсегда выслал семейного Нестора-летописца из своей жизни.

Впрочем, к тому времени легенда об отце-судостроителе уже потускнела и не играла существенной роли: Зорин и без того был преданнейшим жрецом всего морского и корабельного.

— На деревянных кораблях плавали железные люди! — любил он повторять услышанную где-то сентенцию, ощущая свою полнейшую причастность ко всем парусникам, океанам и портовым кабакам планеты. А осерчав на кого-то, грозно бурчал:

— Ну, чмошник, берегись! Повешу на верхнем форбрамселе!

«Брамсели» и «трюмсели» то и дело слетали с его уст, за что Зорин в конце концов заработал прозвище «Шкипер», коим гордился, как орденом.

Однажды, прилично надравшись в гостях, он уединился на кухне с хозяйской таксой Кучумаем и битый час читал ей лекцию о систематике парусов.

— …А помимо верхних, задних и косых есть еще, Кучумаюшко, и летучие паруса, — втолковывал Зорин затихшей псине. — Это лисели, бом-брамсели, трюмсели и все косые верхние паруса, которые поднимаются между мачтами и не составляют постоянной парусности судов. Реи этих парусов, понимаешь ли, Кучумай, не имеют ни бейфутов, придерживающих их у мачт, ни брасов и топенантов. Так же, как косые не имеют лееров и штагов.

Кучумай преданно смотрел на своего просветителя…

Вообще-то Зорин выглядел не по возрасту молодо. Длинный и худощавый, немного сутулый, он напоминал нескладного мальчишку. Мальчишечьими были серые глаза и улыбка. Молодости прибавляла и неизменно короткая стрижка с постоянно торчащим на темечке петушиным хохолком, умять, прилизать который оказывалось ну никак невозможно.

Сейчас этот мальчишка, минуя стадию зрелости, все больше превращался в старичка, согбенного под гнетом иссушающих житейских проблем. И от былой Зоринской фанаберии не осталось даже следа. Хотя бы авансец урвать у нищей своей конторы!

Глава третья Ваш номер — тринадцатый!

День на работе пролетел в беспокойных гаданиях относительно загадочного приглашения на спектакль.

— «Утренняя звезда», антреприза, имеет честь… Полная хреновина! — ворчал растревоженный Зорин. — Хреновина и бред собачий!

Еще лет десять назад он и голову ломать бы не стал: «Понятное дело — враги вербуют!» Сегодня этот вариант не проходил. Кого здесь вербовать, чего вызнавать?..

Что же остается? Шутка, розыгрыш друзей? Опять не сходится: «Друзья у тебя, Зорин, такие же нищие чмошники, как и ты. С какой такой радости и на какие шиши станут они заказывать фирменные конверты с золотым тиснением, да еще раскошеливаться на дорогущий билет в театр?!»

В общем, напрашивался все тот же фундаментальный вывод: хреновина и бред собачий.

Так и не найдя ответа, Зорин решил рискнуть: будь что будет! И после работы двинул в Большой драматический. Заезжать домой не потребовалось: единственный костюм (рабочий, он же — выходной) был на нем.

Прежде чем покинуть стены «Аметиста», Зорин позвонил жене — предупредить, что вернется поздно.

— Согласно закону Авогадро! — присовокупил он шутливым тоном любимую присказку. Шутка осталась не принятой: на том конце провода повисло гробовое молчание.

* * *

Впрочем, операция «Театр» на первых же шагах разочаровала Зорина самым категорическим образом. Никто не пытался его перехватить и завербовать, до Большого драматического он добрался вполне благополучно.

Громкие имена столичных звезд, занятых в антрепризе, вызвали немалый ажиотаж. Дыша дорогущими парфюмами и разноголосо вереща мобильниками, к БДТ деловито слетался финансовый, чиновный и прочий бомонд, считавший долгом отметиться на престижной тусовке. В этом ослепительном окружении старший инженер Денис Викторович Зорин ощущал себя осколком кирпича, по нечаянности оправленным в шикарный платиновый перстень.