«...Ваш дядя и друг Соломон» - [56]

Так проходили ночи моего брата в шалаше Элимелеха. А днями он мастерски готовил печенку с различными приправами. Шлойме Гринблат эти ночные посиделки в шалаше Элимелеха приправлял тем, что он считал «мудрыми мыслями». Брат мой воспламенялся от этих мыслей и еды, приправленной гусиным жиром. Он вдохновенно готовил еду под речи Шлойме, а сидящие вокруг глотали мясо вместе со словами Шлойме, как истину Бога живого. А Элимелех тем временем охранял поля.

И тут случилась куриная история. Недели проходят, и нет ни овцы, ни коровы, ни теленка под нож резника. Нет, следовательно, и печенки. Мать Шлойме умерла в Польше, и посылки с гусиным жиром прекратились. Компания с небольшой охотой переваривала сухие речи о мировой пролетарской революции без жареного мяса. Начал мой брат выращивать кроликов. Полюбились они ему, и не хотел он их резать. Обратил он свои взоры к курятнику, который в те дни был новшеством, и к курам относились с большой святостью. Исчезла одна, за ней другая, третья. Янкалэ, ответственный за курятник, поднял крик. Побежала дурная молва по кибуцу, и все стрелы ее обратились на брата моего Иосефа.

Решили сделать засаду и попросили Элимелеха, специалиста в этом деле, ее организовать. Но он отказался. Я-то знал почему. Решил позвать брата и впрямую спросить его.

«Да пошли они со своей дурной молвой. Запахи из шалаша Элимелеха – от мяса кроликов, которое я варю».

«Но, знаешь ли, нет дыма без огня».

«Вот видишь, Соломон, и ты, оказывается, умеешь цитировать».

Он надсмехается надо мной, и щеки мои краснеют. Мои слова о цитатах вернулись ко мне бумерангом. Я понимал, что брат мой потерян для меня и весь – в руках Шлойме. Ведь это его стиль – обращать на тебя твои же слова. Тебе остается лишь обороняться. И ты внезапно ощущаешь себя демагогом, вынужденным пользоваться оружием Шлойме, от которого тебя просто воротит, и уже не он тебе противен, а ты – сам себе.

И тут мне предложили в правлении возглавить тайную комиссию по выявлению воровства в кибуце и, естественно, в первую очередь, по воровству кур. Я подозревал в этом брата и ни за что не хотел за ним следить. Но все же согласился войти в комиссию, думая про себя: может, и вправду речь о кроликах, а не о курах. А если в этом замешан брат, пусть его выведут на чистую воду: может быть, так он прозреет и оторвется от Шлойме.

На вторую ночь слежки поймали мы Иосефа на месте преступления. Янкалэ и я спрятались за стогом сена. Стояло полнолуние. Лисы бегали в зарослях, жадно принюхиваясь к запертому курятнику. Шакалы шныряли поблизости в поле, и словно по следам шакала возник брат мой Иосеф. Заскрипела дверь курятника, и Янкалэ выпрыгнул из-за стога сена с таким криком, будто резать собирались его, а не какую-то несчастную курицу. Он помчался за вором, а я остался за стогом. Я был потрясен и оскорблен: мой брат оказался вором. Крики Янкалэ усилились, и тогда я вышел из-за стога:

«Дело это будет обсуждаться на ближайшем собрании».

Позвал я брата моего на улицу, и шаги наши тяжко звучали по камням и диким сорнякам. Во всех палатках и бараках спали. Прошли мимо нашего шатра, откуда доносился храп Шлойме. Так вот, Шлойме спал сном праведника, а брат мой пойман на воровстве. Дошли мы до высохшего бассейна. В свое время арабы даже соорудили корыто – поить скот, хотя в бассейне всегда было немного воды. Затем она и вовсе исчезла, и корыто поросло зеленью. На него мы и присели.

«Кто тебя послал красть кур?»

«Никто меня не посылал».

«Но что, к примеру, говорил Шлойме о краже кур?»

«Ничего он об этом не знал, даже – самой мелочи».

«Но что он думал о мясе, варящемся в кастрюле?»

«Я варил только кролика».

«Зачем же ты сделал это дело?»

«Сделал».

Я смолк. Я понял, что не только цитаты прилипли к языку брата, но даже черты характера Шлойме нашли место в его душе. Брат мой ищет авторитет в кибуце, и это ему важнее всего. А авторитет этот – среди его друзей, то есть компании Шлойме, их обожаемого лидера.

Тут я вспомнил слова брата, услышанные им от лектора в Европе: «Община, а не общество соединяет людей, и не на основе взаимопомощи и логики сформулированных законов, а только на основе эмоций, интимных связей, взаимопонимания и постоянного соприсутствия. Лидеры не выбираются общим голосованием, а просто всплывают из общины, став на голову выше остальных».

Но как могло случиться, что именно Шлойме был выделен братом в качестве такого лидера? Не было у меня ответа на этот вопрос. Сидя на краешке поросшего зеленой плесенью корыта, я скрестил руки на груди в бессилии и сказал хмурым голосом:

«Известно тебе, что дело это будут обсуждать на ближайшем собрании, а в кибуце очень строго поступают с ворами?»

«Знаю. Но и ты знай – я один в этом виноват. Нет у меня сообщников».

Беда с моим братом. Наивный парень не знает, что существуют уловки не впрямую, а окольные. Наивный юноша не знает, насколько профессиональны приманки Шлойме Гринблата, насколько неощутимы. И я продолжал бороться за душу брата:

«Отвяжись ты, наконец, от Шлойме Гринблата».

«Почему? Мы же добрые друзья?!»

«Потому что Шлойме – интриган, злоумышленник, любит строить козни».