– Тётя!
– Васёк! Батюшки! Где ты запропал? Девятый час пошёл…
– Я на сборе был… Нас вожатый собирал.
– «Вожатый, вожатый»! С ума он сошёл, твой вожатый! Детей до полуночи держать!
– Да он не виноват. Дела у нас такие были… пока разберёшься… Не сюда, не сюда, тётя. Давай руку!
– Погоди, не тащи… Это чего блестит?
– Тут лужа, держа её за руку, говорил Васёк. – А вот камень… ставь ногу…
– Ишь ты, глазастый. А я шла, небось забрызгалась вся… Ну, какие же у вас дела разбирали? – благополучно минуя лужу, спросила тётка.
– Кто что натворил, – уклончиво сказал Васёк.
– Кто что натворил… А ты бы домой шёл.
Васёк засмеялся.
– Да меня, тётя, больше всех ругали там, – сознался он. – За поведение и всякие разные слова дурацкие… за грубость…
– А-а, – подняв кверху брови, протянула тётка, – за грубость?
– Ну да. Вот и тебя я тоже обидел.
– Ну… это что… Мы свои – не чужие! – заволновалась тётка. – А вожатый, он, конечно, знает, что делает. Коли задержал, значит, нужно было… это на пользу.
Васёк крепко прижал к себе тёткину руку.
– Ладно, ладно… Идём уж. Там тебе ужин приготовлен, а под тарелочкой… – Она остановилась и подняла вверх палец: – Суприз!
Мазин сидел на берегу пруда и напевал свою любимую песенку:
Кто весел – тот смеётся,
Кто хочет – тот добьётся,
Кто ищет – тот всегда найдёт!
Он смотрел, как у края берега в тёмной воде отражаются набухшие почками ветки берёзы, как, переплетаясь с ними, вытягиваются тонкие иглистые сосны и громадной тенью ложатся мохнатые лапы старой ели. Теперь под этой елью чернеет глубокая яма, залитая водой. Это бывшая землянка Мазина и Русакова. Когда снег начал таять, в неё хлынули со всех сторон ручьи. Хорошо, что к тому времени у мальчиков появился новый приют…
Мазин вспомнил, как они с Петей шли домой со сбора. Петя ждал, что Митя вызовет в школу отца. Наказания он не боялся – он боялся потерять свою новую мать.
– Она уйдёт! – тоскливо повторял он всю дорогу.
– Не уйдёт! – лениво утешал его Мазин: ему не хотелось заниматься Петькиными делами. Он хотел разобраться в настоящем товариществе, о котором говорил учитель, а потому, не глядя на расстроенное лицо Русакова, нехотя бубнил, идя с ним рядом: – Птичья голова у тебя, Петька… И вообще, ты только о себе одном думаешь. Брось ты с этим делом нянчиться… Уйдёт – так другая найдётся!
– Другая? – Петька даже остановился. – Другая?! – От волнения у него перехватило горло. – А ты себе другую мать хочешь, Мазин?
– При чём тут это? – тоже останавливаясь, недовольно спросил Мазин?
– А при том, что ты… ничего не понимаешь в моей жизни, – с усилием сказал Петя, – а я… один. И ты лучше ничего не говори, если так…
– Как – так?
Петя молчал. Мазин почувствовал, что Петька вдруг отделился от него со всеми своими горестями и теперь уже будет решать свои дела тихо, про себя, не обращаясь за помощью к товарищу.
– Ладно, – сказал он прежним снисходительным тоном. – Я пошутил. Сейчас придумаем что-нибудь…
– Не надо.
– Что – не надо? Собери её вещи и спрячь, а пока она будет искать, отец сам уговорит остаться. Понял?
– Не надо, – тихо повторил Петя. – Ничего не надо мне, Мазин! Это не такое, чтобы придумывать что-нибудь. – Он отвернулся и сломал голую ветку у забора. – Этого ты не можешь… и не надо.
– Да ну тебя! – рассердился Мазин. – «Не можешь, не можешь»! Я всё могу!
Когда Петя ушёл, Мазин долго стоял во дворе и смотрел на его окна.
«Есть прямое, честное товарищество, а есть мелкое, трусливое выручательство», – вспомнил он слова учителя.
«Эх, жизнь! Пойду завтра к его мачехе и напрямки начну действовать», – решил Мазин.
* * *
За ночь решение окрепло. Мазин застал Екатерину Алексеевну одну. Она сидела за работой – подшивала Петины брюки. Изо рта её торчали булавки, а в длинных ловких пальцах мелькала иголка. Мазин поздоровался и, оглядев новые Петины брюки, вежливо сказал:
– Симпатичные брючки.
Мачеха засмеялась с закрытым ртом, булавки запрыгали на её губах.
«Ещё подавится!» – с тревогой подумал Мазин и сказал:
– Выньте изо рта булавки. Я к вам по делу пришёл.
С тех пор как Петя первый раз привёл к себе Мазина, прошло много времени. Екатерина Алексеевна уже хорошо знала этого смешного, толстого, спокойного мальчика, товарища Пети. Она с интересом прислушивалась к коротким фразам, которые бросал Мазин Пете во время игры или занятий. Ей нравился Мазин, но где-то про себя она опасалась того влияния, которое он имел на Петю.
«Если хорошенько браться за Петю, то сначала нужно взяться за Мазина», – нередко думала она, наблюдая их вместе. Но до сих пор Мазин был неуловим, никогда не обращался к ней с вопросами и сам отделывался короткими ответами.
– Какое же у тебя ко мне дело? – опуская на колени шитьё, спросила Екатерина Алексеевна.
– А вот какое. – Мазин придвинул стул и сел прямо против неё. – Я, как настоящий товарищ Пети Русакова, считаю, что нам надо прямо и честно объясниться. – Он заметил смешливые искорки в глазах Петиной мачехи и насупился: – Вы не смейтесь. Это не такое, чтобы смеяться. Это такое, что заплакать можно, если вы для Петьки как мать родная. Мазин вспыхнул и рассердился: – Мне тоже, как товарищу, не очень-то легко!
