Вас пригласили - [5]
Но на раздумья времени не отвели. Раздался стук в дверь, и я, неуклюже подхватив свое новое одеянье, отворила. На пороге стоял молодой слуга. Не говоря ни слова, он жестом предложил следовать за ним.
Мы шли неспешно, и я пыталась запомнить дорогу к своей комнате. На прохладных каменных стенах коридоров не было ни привычных картин, ни охотничьих трофеев, ни родовых портретов или гербов. Только зеркала. Всюду, в самых неожиданных углах, самых причудливых форм и размеров. Когда мы шли сюда с тощим юношей, я не заметила ни одного. Вывернув из-за очередного поворота, мы оказались у высоких приоткрытых дверей. Слуга поклонился и, оставив меня, растаял где-то в полумраке.
Сердце забилось, вдруг вспотели ладони. В полном смятении я взялась за драконьи шеи дверных ручек, нажала, и на бесконечный миг мне показалось, что чешуйчатый металл шевельнулся под пальцами. Я отдернула руку и шмыгнула внутрь.
Глава 2
– Хотя оно и спорно в вашем нынешнем состоянии, тем не менее, добрый вечер, фиона.
Дымный свет, еще слегка прыгавший от шалого дверного сквозняка, отраженный в нескольких высоких зеркалах, выхватывал из мрака лишь небольшую часть залы рядом с камином, оставляя бездонную черноту сводов почти не согретой. Я двинулась на голос – к камину, к креслу с высокой спинкой, не понимая еще, кому этот голос принадлежит. Второе кресло, боком к огню, пустовало.
Скрипнув по каменным плитам, занятое кресло чуть развернулось, и я впервые встретилась взглядами с тем, кого мне называли Герцогом. Ленивые сполохи каминного пламени высветили левую половину лица – льдистый голубой глаз, высокий шишковатый лоб и гладко выбритый матовый череп. Остальное полностью вычеркнула тьма.
Герцог не отрываясь смотрел мне в лицо и при этом словно разглядывал меня всю, с головы до пят. Безбрежное плотное темное платье, никак не обозначавшее фигуру, будто немедленно истончилось на мне, истлело под его взглядом, и я почувствовала себя новорожденной. И раздражилась. Волна негодования накатила и схлынула, и я устыдилась собственной спеси: люди этого фиона тьернана[5] оказали гостеприимство, и мне хватит воспитания, чтобы держаться с достоинством в любом платье, даже когда на меня смотрят прямо. Все это, вероятно, отразилось у меня на лице, и в наставленном на меня морозном левом глазу сверкнула и растаяла усмешка.
– Фиона нола, прошу вас, разделите мое общество. Позвольте сразу отметить, что вы держитесь с завидным достоинством, даже в этом… хм… по особой моде скроенном платье. Мои комплименты ноле фионе!
Приметив, что Герцог повторяет вслух то, что я не произносила, и тут же забыв об этом, я повиновалась. На столике уже возник чай. Запахло мятой и еще чем-то пряным, сладким.
– Выпейте чаю, а нам тем временем подадут ужинать. Вы, должно быть, голодны неимоверно?
Герцог говорил очень тихо, нараспев и словно необязательно, будто бы думал вслух, но каждое слово его просачивалось между путаными моими мыслями, как ртуть. В горячем воздухе слышался лишь треск поленьев в камине, шепоток чашки о столешницу – и голос Герцога. И голос этот гладил меня, как кошку, ничего не спрашивал. Я вдруг осознала, что в стенах замка пролепетала едва ли больше пары фраз. Свою чашку я опустошила и не заметила, и Герцог, без усилий, но пристально следивший за каждым моим движением, заговорил вновь:
– Ну вот, вы немного пришли в себя и почувствовали, что вам здесь рады. Теперь позвольте представиться: герцог Коннер Эган. Для фионы – просто Герцог.
Он поднялся, и сгустившиеся, кажется, из воздуха слуги внесли еще с десяток зажженных факелов. Залу мгновенно затопило светом, и я увидела у дальней стены в нише стол, полностью накрытый к ужину. На двоих.
– Прошу вас, Ирма! – Герцог протянул мне громадную млечно-белую ладонь. Изо всех сил сосредоточившись, я подала ему руку, намотала подол на кулак и медленно заскользила к столу – я поняла, как надо двигаться в моем новом облачении. Меня не смутило, что хозяин знает мое имя: к этому времени, скорее всего, уже доставили моих слуг, и они сообщили подручным Герцога, кто я.
Проворно и в абсолютном молчании подали первую перемену блюд. Я наконец обрела дар речи.
– Фион тьернан Эган, благодарю вас за оказанное гостеприимство и помощь мне и моим людям. Мой отец, граф Трор, не забывает таких услуг. – Я постаралась придать своим словам всю возможную вескость.
Герцог небрежно махнул рукой, но глаза его загадочно блеснули.
– Ваших слуг доставили в мой охотничий домик. Он ближе к дороге, и туда уже выехал лекарь. О них позаботятся.
Хороши новости: никого из моего сопровождения со мной не осталось. Я настороженно выпрямилась в кресле.
– Зачем они вам, Ирма? Откиньтесь, забудьтесь. – Герцог был сама безмятежность. – Тут полон дом крайне услужливых и столь же не утомительных слуг, но и они вам не понадобятся. Вы будете спать, как дитя, обещаю вам. Правда, чуть погодя. А пока – угощайтесь.
Я вознесла короткую предтрапезную благодарность Риду Вседержителю, успев заметить краем глаза, что Герцог тоже прикрыл веки, но без всякой серьезной сосредоточенности, подобающей этому особому обращению ко Всемогущему, напротив – он расплылся в сладостной, почти фривольной ухмылке. Но как же оно всё благоухало! Запах простой, почти крестьянской еды совершенно одурял. Все жареное, даже хлеб. Даже вино пахло дымом. О, как я была голодна, однако мне, безусловно, хватило воспитания не показывать этого, хотя, таща к себе на тарелку недевичий кусок оленины, я дребезжала с головы до пят. Не успела я поднести вилку ко рту, как Герцог произнес вполголоса, глядя словно бы сквозь меня:
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.
Однажды окружающий мир начинает рушиться. Незнакомые места и странные персонажи вытесняют привычную реальность. Страх поглощает и очень хочется вернуться к привычной жизни. Но есть ли куда возвращаться?
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Добро пожаловать в мир Никки Кален, красивых и сложных историй о героях, которые в очередной раз пытаются изменить мир к лучшему. Готовьтесь: будет – полуразрушенный замок на берегу моря, он назван в честь красивой женщины и полон витражей, где сражаются рыцари во имя Розы – Девы Марии и славы Христовой, много лекций по истории искусства, еды, драк – и целая толпа испорченных одарённых мальчишек, которые повзрослеют на ваших глазах и разобьют вам сердце.Например, Тео Адорно. Тео всего четырнадцать, а он уже известный художник комиксов, денди, нравится девочкам, но Тео этого мало: ведь где-то там, за рассветным туманом, всегда есть то, от чего болит и расцветает душа – небо, огромное, золотое – и до неба не доехать на велосипеде…Или Дэмьен Оуэн – у него тёмные волосы и карие глаза, и чудесная улыбка с ямочками; все, что любит Дэмьен, – это книги и Церковь.
В параллельной реальности эти 23 рассказа могли бы стать самым жутким и метафизическим сезоном «Черного зеркала». Что, если люди реинкарнируют назад во времени целыми кластерами? Живем ли мы в альтернативной вселенной, где президент США Дональд Трамп? Вы играли когда-нибудь в «Мафию», где убивают по-настоящему? Можно ли сдать испытания Страшного суда экстерном при жизни? А что, если Дэвид Боуи на самом деле не умер, а Йозефа Бойса выхаживали не крымские татары, а девочки-подростки из дачных пригородов? Пожив несколько лет в Нью-Йорке, Татьяна Замировская написала книгу про взросление, насилие и невозможность речи – ответов тут нет, но есть пространство для ваших собственных вопросов к миру.
Замировская – это чудо, которое случилось со всеми нами, читателями новейшей русской литературы и ее издателями. Причем довольно давно уже случилось, можно было, по идее, привыкнуть, а я до сих пор всякий раз, встречаясь с новым текстом Замировской, сижу, затаив дыхание – чтобы не исчезло, не развеялось. Но теперь-то уж точно не развеется.Каждому, у кого есть опыт постепенного выздоравливания от тяжелой болезни, знакомо состояние, наступающее сразу после кризиса, когда болезнь – вот она, еще здесь, пальцем пошевелить не дает, а все равно больше не имеет значения, не считается, потому что ясно, как все будет, вектор грядущих изменений настолько отчетлив, что они уже, можно сказать, наступили, и время нужно только для того, чтобы это осознать.
В мире, где главный враг творчества – политкорректность, а чужие эмоции – ходовой товар, где важнейшим из искусств является порнография, а художественная гимнастика ушла в подполье, где тело взрослого человека при желании модифицируется хоть в маленького ребенка, хоть в большого крота, в мире образца 2060 года, жестоком и безумном не менее и не более, чем мир сегодняшний, наступает закат золотого века. Деятели индустрии, навсегда уничтожившей кино, проживают свою, казалось бы, экстравагантную повседневность – и она, как любая повседневность, оборачивается адом.